"Последнее пришествие" хантов и манси

Сцена из спектакля «Последнее пришествие». Фото предоставлено пресс-службой театра

Театр «Солнце» в Ханты-Мансийске, основанный в 2002 году как первый профессиональный театр малочисленных коренных народов Севера, – единственный в своем роде коллектив: в труппу входят только представители народов ханты и манси. Каждый новый спектакль проходит одобрение «старейшин» – хранителей традиций, знатоков этой северной культуры, которая всегда была довольно закрыта для «иноплеменных». Споры о том, стоит ли приоткрывать ее человеку со стороны и насколько, ведутся до сих пор. У сторонников ее общедоступности аргумент убедительный: «Если с нашей культурой не знакомить остальных, она уйдет вместе с нами». Театр способствует интересу к ней. Не греша «сувенирностью», не делая спектакли эдаким товаром на экспорт, «Солнце», отметил Александр Калягин в поздравлении, прочитанном на юбилейной церемонии, «отстаивает фольклор и духовную культуру коренных народов». Впрочем, торжественное слово «церемония» мало подходит дню рождения театра, проведенному его директором Евгением Литвинчуком в атмосфере почти домашней.

Репертуар «Солнца» совсем не ограничен фольклором ханты–манси, Айтматов соседствует здесь  с Маркесом и даже МакДонахом. Важнее, что материал ложится на мировоззрение этих артистов, что получилось в премьерной работе, показанной в юбилейный вечер («Последнее пришествие» по двум рассказам Александра Латкина 1980-х, режиссер – худрук театра Анна-Ксения Вишневская). 

Латкин, эвенкийский прозаик из Бурятии, не касается конкретно культуры ханты–манси, но поднятые темы созвучны «солнечной» труппе. Семья оленевода Васильева показана на закате советской эпохи, герои даются на пересечении устоев, тянущихся в язычество, не столь давних исторических катаклизмов (коллективизация, сталинские репрессии) и нынешних проблем державы, предчувствующей свой развал. Спектакль местами еще шероховат, сюжетным линиям предстоит проработка, но очевидно: эта литература позволяет артистам проговорить нечто сущностное о себе, а не просто играть роли.

Актер Валентин Неттин, который играет отца семейства, стоя у советского проигрывателя совсем близко к зрителям, перебирает пластинки и просит напеть что-то из репертуара того или иного  исполнителя. Мирей Матье, Анна Герман, Юрий Антонов. Актер ставит песню «Я вспоминаю», которая будет лейтмотивом спектакля: звучание старой пластинки словно запускает ретроспекцию.

Действие – будто вызвано из глубин памяти – возникает в дымке. То принимает символические очертания, то «приземляется», и мы видим  сцены из конкретного времени. На фоне красных ширм портрет Брежнева, недавно умершего, – как знак уходящей эпохи. Пространство почти бытовое: у деревянного  сруба, как за столом, сидят герои, стирают белье, лепят пельмени, сын стрижет отца… Но в реальность эту вторгается нечто ирреальное, дурные сны и тревожные предчувствия. В самом финале глубина пространства распахнется, и умершая героиня уйдет в свет – в Вечность (сценографы – режиссер и Маша Саблина). 

Перевести на язык театра прозу Латкина – с флешбэками и выходом в ирреальное – не так просто. Но монологические зоны, где эти свойства прозы проявляются острее, в спектакле получились лучше, чем сцены-диалоги, требующие «сцепки» по законам психологического театра, актерских «петелек-крючочков». Вообще артисты «Солнца» не подкупают вас техникой игры, порой они как раз и «не играют». Они завораживают безыскусностью, неторопливым внутренним ритмом, силой негромкого голоса. Смотришь на Аришу, дочь Васильева, в исполнении Екатерины Потпот: как ей удается передать девственную природу героини, ее душевную чистоту, что актерски всегда очень сложно?

Вот Юлия Яркина в небольшой роли пожилой родственницы не перевоплощается в старуху, статично сидит и говорит, как непонятно изменилась жизнь; почему не продают водку и приходится пить одеколон? Это не бытовой вопрос, в нем сквозит растерянность человека перед новым. Свое доверительное обращение к зрителю актриса венчает пением на незнакомом русскому уху языке, осеняя спектакль бытийной интонацией. Или вот Дмитрий Тарлин в роли Васильева-сына читает грандиозный фрагмент о том, как парень пришел в укрытое в лесу святое место, чтобы войти в общение с духами предков и повлиять на события; не чувствуя помощи свыше, в аффекте протеста герой крушит древние погребения. Слушаешь актера – и мысленно идешь за ним, веря его обращенности за пределы видимого мира, восприимчивости тайным знакам природы.

К финалу сценическое действие приходит к мелодраматическому повороту: председатель сельсовета, положивший глаз на дочь Василия Аришу, проводит с ней ночь. Придя домой и услышав с порога «проститутка», Ариша стреляет в себя. Намек на «Прошлым летом в Чулимске» (в одном из вариантов пьесы обесчещенная Валентина застреливается) сменяется чертами настоящего боевика: брат Ариши убивает мать, рыдающую над телом, затем вкладывает карабин в руки отца и заставляет застрелить его, сына… Не хватает Фортинбраса с репликой «Уберите трупы», и ассоциация не случайна. Когда Леонид Архипов в роли старца читает описание того, как он раскроил ножом тело правнучки Ариши и, словно повинуясь ритуальному зову, «вырвал маленькое горячее сердце и стал жевать его деснами», это чтение (внешне сдержанное, но колоссально напряженное энергетически) придает спектаклю дыхание древней трагедии. Здесь ее мотивы: мир, давший трещину, и гибель целого семейства, закрывающая занавес некоего цикла истории.

У театра нет своего здания, спектакли играются в залах Дома дружбы народов. То малое пространство без подмостков и рампы, где идет «Последнее пришествие», напоминает диско-зал с верхней галереей; в архитектуре – форма круга, и кажется, что площадка, где играют актеры, находится под куполом. Очень отдаленно, но это напоминает шекспировский «Глобус». Сама эта этажность сцены способствует «вертикали» действия и отвечает мировоззрению коренных народов, в которых наряду с христианством жива языческая вера. В этих северных  широтах до сих пор проводятся Медвежьи игрища (древнее ритуальное действие с элементами театра, в котором просматриваются рифмы с Великими Дионисиями древних греков), где, конечно, бывают и артисты «Солнца». И, глядя на них, ты чувствуешь связь с древними пластами культуры и думаешь: кому как не им играть сегодня шекспировскую трагедию с ее постоянно прорезывающимся инобытием, миром духов и ведьм? Кстати, худрук Вишневская ставит сейчас в «Солнце» как раз Шекспира.

Ханты-Мансийск – Санкт-Петербург