Дарья Курдюкова
При виде выпотрошенной старинной комнаты возникает немало разных ассоциаций. Фото автора
Долгоиграющий семичастный проект куратора и теоретика современного искусства Виктора Мизиано «Удел человеческий» стартовал в 2015-м (о первых частях см. «НГ» от 30.11.15 и от 08.12.16) и постепенно приближается к середине. В фонде культуры «Екатерина» выставка «Дом с привидениями» открыла третью сессию, тему которой Мизиано сформулировал как «Время и смысл. Травма, память, забвение, знание». Эстетизация травмы, хорошо известная по классической культуре, и в современном искусстве близка многим.
Виктор Мизиано апеллирует к психоанализу. К тому, что «человеческая личность конституируется через травму». Память избирательна, личностна, и это один из залогов ее способности дать художественный импульс. На постаменте лежит сувенирная музыкальная шкатулка, и ее нужно трогать: она играет «Интернационал». В отличие от всех остальных работ (большинство из них – видео) тут можно задать свой ритм (так что мелодия в «Монументе памяти идеи Интернационала» хорватского художника Неманьи Цвияновича может стать почти неузнаваемой) «воспоминаниям» о бродящем по Европе призраке. Шарманка еще промелькнет на выставке. Призраки ведь возвращаются.
Многие работы здесь напоминают, что произведение искусства может быть не только ассоциацией, переосмыслением, но и документом. На окраине Грозного Аслан Гайсумов собрал тех, кто был среди депортированных в 1944-м чеченцев и ингушей. Вернее, тех, кто дожил до 2016 года, когда в сельском клубе художник установил камеру на том месте, откуда обычно говорят (работа называется People of No Consequence). Зал заполняли пожилые люди – один ряд, второй, третий... Никаких слов, только звук шаркающих медленных шагов. «Пусть говорят те, кто это сделал», – сказал один из них художнику.
Память и постпамять, понятие, введенное исследователем Марианной Хирш для неизжитой травмы, которую тянут за собой новые поколения, то, с чем работает Леонид Тишков в инсталляции «Умань». В начале войны его отец оказался в Уманском котле, прошел через несколько лагерей и впоследствии об этом не рассказывал (память как молчание, которая была и у свидетелей видео Гайсумова – одна из сквозных тем выставки). Тишкову удалось разыскать некоторые свидетельства тех лет, в том числе сделанный немецким фотографом уманский снимок: не найдя там отца, он взял пуговицу с его военной формы, единственное, что нашлось. Рядом с огромным полотном из длинных лоскутов (на нее вручную перенесена та самая фотография) лежит на полу огромная пуговица, тоже род памятника. На них «смотрит» надпись Human: то, что показалось Тишкову созвучным написанию места Умань латиницей.
Деймантас Наркявичюс 10 лет назад снял Revisiting Solaris, пригласив туда Донатаса Баниониса, вступая в диалог и с романом Станислава Лема, и с фильмом Андрея Тарковского, который, как известно, переделал лемовский финал – к нему вернулся Наркявичюс. Съемки он проводил в здании бывшего вильнюсского КГБ, где теперь находится Музей жертв геноцида, и в телецентре, который в 1991-м штурмовали советские военные: это привносит в работу новый смысл. Уильям Кентридж ставил в 2010-м в Метрополитен-опера «Нос» Шостаковича, а готовясь к постановке, двумя годами раньше создал 8-канальную инсталляцию, видеоколлаж, где под музыку и в сопровождении мелькающего тут и там Носа сталкиваются эстетика давно задавленного авангарда, советские парады и пленум 1937-го с обвинением Бухарина. На письме Сталину относительно Бухарина Каганович писал: «Все та же жульническая песенка: я не я, и лошадь не моя», – этой пословицей озаглавлена работа Кентриджа. Энергичная вещь, «втягивающая» в просмотр как воронка, и страшная. Из застенков Лубянки Бухарин просил Сталина о помиловании. Фонд «Екатерина» находится почти напротив этого здания.
По отношению к тому, что действительно важно, забвение невозможно, собственно, напоминание об этом заложено уже в выставочном названии «Дом с привидениями». В этом свобода памяти. Она напомнит о конкретном или вытянет цепочку разных ассоциаций, как происходит при виде выпотрошенной старинной комнаты, в которой случилась беда, в которой на стене либо пустые рамы, либо обожженные портреты, а на столе остались чьи-то чайные чашки. Инсталляция Traumgutstrasse польского художника Роберта Кушмировского – фантазия, производное от фамилии генерала Ромуальда Траугутта, возглавившего восстание против Российской империи в 1863-м, и одновременно от слов «травма» и «сладкие сны». Но она придумана для дворца Чапских на улице Траугутта, который до 1913-го был важной варшавской культурной и политической точкой и который разрушила бомбежка 1939-го. Искусство – видЕние и вИдение, которое обязательно найдет чей-то отклик. И в этом его свобода.
