Новый пасьянс "Пиковой дамы"

Итальянское звучание на 300 процентов обеспечивал главный дебютант премьеры – тенор Юсиф Эйвазов в роли Германа. Фото Дамира Юсупова с официального сайта Большого театра

На исторической сцене Большого театра состоялась премьера оперы «Пиковая дама» Чайковского в постановке Римаса Туминаса, музыкальным руководителем которой выступил Туган Сохиев. Спектакль получился усиленно петербургским по составу исполнителей и французско-итальянским – по музыкальному воплощению. «Пиковая дама» Чайковского настолько взорвала оперные каноны своего времени, что до сих пор режиссеры ищут и не находят идеальной конгениальной формы. Пушкин написал всего лишь анекдот, а Петр Ильич Чайковский на пару с братом Модестом сочинили такой многослойный текст, который подобен сфинксу – разгадывать и не разгадаешь. Если, скажем, в «Аиде» Верди тенора разрывают на части сопрано и меццо-сопрано, хотя сам тенор, понятное дело, тянется к сопрано, то здесь этот любовный треугольник взломан экстравагантной фигурой немолодой Графини (меццо-сопрано), заставляющей несчастного тенора испытывать к себе запретное влечение, затмевая и подавляя собой не менее несчастную сопрано Лизу.

Мало в какой другой опере город является столь важным участником действия, каким в «Пиковой даме» является Петербург, за которым тянется столько смысловых как топографических, так и культурологических, семантических нитей. Путь к множеству истолкований опера обрела и благодаря анахронизмам либреттиста, который с легкостью нашалившего младенца связал здесь разные эпохи, добавив тем самым дополнительный шлейф мотивов и ассоциаций, коль скоро речь идет о разгадке тайны не только власти, денег, но и вечной красоты. Ведь сколько же лет могла жить Графиня, если во времена Пушкина пела о маркизе Помпадур?

В Большом театре за последнее десятилетие – уже третья постановка «Пиковой дамы». Первая в режиссерской версии Валерия Фокина вошла в историю как спектакль с участием главной русской оперной Графини – Елены Образцовой – и Михаилом Плетневым за дирижерским пультом. Следующая, появившаяся спустя несколько лет в режиссуре Льва Додина, была признана запоздалой, однако все же успела доставить радость ценителям радикальных интерпретаций, представив историю как череду видений душевнобольного Германа. Именно в этой постановке в Большом театре дебютировала в партии Графини – истинной «Венеры московской» – прославленная солистка Мариинского театра Лариса Дядькова.

Она стала сильнейшим «магнитом» и в новой версии оперы Чайковского в постановке Римаса Туминаса. У солистов, готовивших премьеру, был шанс посетить Театр им. Евгения Вахтангова, где идет «Евгений Онегин» в его постановке, чтобы окунуться в мир режиссерской поэтики. И хотя в драматическом театре текст Пушкина дышит у Туминаса куда более привольно и многообразно, в оперном спектакле трудно было не заметить его фирменных приемов. Вместе со сценографом Адомасом Яцовскисом они создали лаконичный, лапидарный, во многом аскетичный спектакль, освободив пространство и время для партитуры и главное – певцов-героев. Часть массивной гранитной стены с узкими проходами слева и справа – фрагмент портика, вероятнее всего, Казанского собора – вот два пространственных вектора спектакля. Между ними – зияющая чернота, бездна, куда друг за другом уходили Графиня, Лиза, Герман.

Мрачный колорит спектакля напомнил о том, что солнца в Петербурге катастрофически не хватает. Не зря же петербуржец Мусоргский написал свой отчаянный вокальный цикл «Без солнца» именно в этом городе. Наряду с подавляющим камнем и античным наследием, требующим порядка, в Петербурге свою роль всегда разыгрывала толпа, которой в этом спектакле переданы функции речных волн, норовящих поглотить главного героя, устремившегося куда-то вверх.

Но в этом городе все предрешено, о чем ненавязчиво «говорили» молчаливые, но многозначительные постаментики, похожие на элемент опор на мостиках, готовых для кого-то стать пьедесталом, для кого-то – могильным памятником. Сделать выбор и выиграть – адски непосильная задача, которую не смог решить и Герман. Режиссер вместе с хореографом-постановщиком мило поиронизировали на тему петербургской строгости и стройности, прослоив вторую картину в комнате Лизы вариациями на тему кордебалета в «Лебедином озере», когда подруги синхронно склоняли головки то в одну, то в другую сторону, лихо закручивая, как в воронке, рояль.

Весь спектакль с его давящими объемами стал размышлением о феномене петербургской античности, которая, с одной стороны, задавала высокую планку, с другой – доводила до сумасшествия. По части отсутствия иллюстративности этот бесспорно эстетский спектакль обращен к тем, кто эту музыку любит до умопомрачения и готов слушать бесконечно вне зависимости от визуальной составляющей. И именно в номинации «Музыка» новая «Пиковая дама» открыла самые неожиданные карты.

Туган Сохиев предпочел привычной взвинченности, на которой вырос в Мариинском театре, слушая Валерия Гергиева, фактуры более уравновешенные, в чем-то показавшиеся французскими, если учесть, что дирижер много лет сотрудничает с Оркестром Капитолия Тулузы. Даже из ложи бельэтажа было видно, как тщательно он добивался от оркестра Большого театра ровности и пластичности линий. Маэстро словно напоминал, как близка была Петру Ильичу французская культура. Итальянское звучание на 300 процентов обеспечивал главный дебютант премьеры – тенор Юсиф Эйвазов. После триумфа в Ла Скала в опере «Андре Шенье» он автоматически наделил своего нового героя итальянской сочностью и свободой, горячностью крови и феноменальными верхами, которые мог держать бесконечно. Впервые за долгие годы тенора в партии Германа можно было слушать, не вжимаясь в кресла в моменты взятия им верхних нот. Он воспринимался как еще один инструмент оркестра.

Оказавшийся под сильнейшим впечатлением от режиссерского метода Римаса Туминаса, Юсиф маслянисто выводил и рисунок своей роли, рассказав о том, что заигрывание с любовью не сулит ничего хорошего, а неверно сублимированная страсть ведет к разрушению. Своей ослепительной яркостью вокального тембра и физическими параметрами он нарочито выделялся на фоне бледных тонов условной петербургской общественности, предпочитающей краски холодные, интонации правильные и не терпящей ничего яркого. Такими петербуржцами предстал очень интеллигентный Елецкий в исполнении Игоря Головатенко и не менее сдержанный (обычно балагур и весельчак) Томский – Геворг Акобян. Петербургским спектакль стал не только благодаря дирижеру, прошедшему школу Петербургской консерватории и Мариинского театра. В памяти петербуржцев еще свежи впечатления от дебюта сопрано Анны Нечаевой в партии Виолетты в «Травиате» в театре «Санкт-Петербург Опера», а она сегодня уже примадонна Большого театра, поражающая вокальной и драматической свободой в партии Лизы. В этой версии она становится безумной, словно заражаясь от Германа, прибегая к Канавке с растрепанными волосами. Петербурженка Олеся Петрова проникновенно исполнила партию Полины, придав своим неукротимым жизнелюбием и обаятельной улыбкой контраст трагической ипостаси сестры Лизы. Ну и, наконец, Графиня нашла идеальное воплощение в стати, голосе и артистизме меццо-сопрано Ларисы Дядьковой, явно владеющей, как и ее непростая героиня, секретами вечной молодости.