О пермских премьерах – мюзикле "Карлик Нос" и "Деле о русской жизни"

Самая душещипательная сцена мюзикла «Карлик Нос». Фото Юлии Трегуб предоставлено пресс-службой Пермского академического Театра-Театра

В Перми состоялись зимние премьеры драматических театров. Мюзикл «Карлик Нос» Бориса Мильграма в Театре-Театре и «Мертвые души» («Дело о русской жизни») Владимира Гурфинкеля в ТЮЗе.

«Золотой маске» поразили пермские «Восемь женщин». Это была камерная постановка, отмеченная отличной вокальной подготовкой артистов. Детский «Карлик Нос» (1 марта пройдет мировая премьера, на которую в Пермь приглашены продюсеры из разных стран с прицелом на выкуп франшизы) сделан уже с бродвейским размахом, занята вся труппа. А визуальная сторона – настоящая театральная феерия. Музыка Лоры Квинт (ее мощно исполняет оркестр во главе с дирижером Татьяной Виноградовой) вкупе с оригинальным либретто по известной сказке Вильгельма Гауфа (стихи написал актер и поэт Николай Денисов) придают постановке диснеевский акцент.

Мальчик Якоб (Кирилл Пяткин), сын бедной зеленщицы, сталкивается на базаре с ведьмой, которая забирает его в свою волшебную свиту, обучает поварским премудростям, но взамен отпускает его обратно в мир людей уродливым карликом. Зло здесь по-своему обаятельная и гламурная «звездная» пара. Горбатая старуха превращается в роскошную леди Крейтервейс, хозяйку замка (Ксения Симонова), ее незаменимый спутник – Флейдермаус, любитель огненных фокусов (Александр Гончарук). Вернувшись после семилетнего сна в волшебном замке уже юношей, Якоб (его лирично играет Марат Мударисов) обнаруживает себя Карликом Носом. Его не только не узнает родная мать (Елена Старостина), но и гонят городские жители. Лишь бродячие шуты, клоуны и циркачи не отворачиваются от него. «Лучше маску надеть и валять дурака», – поют они. Ведь только в цирке можно не бояться быть не таким, как все. Именно акробаты приводят Якоба туда, где он может быть полезен, – во дворец герцога.

В этом месте либретто приобретает остроумную злободневность: раблезианский аппетит герцога (Сергей Семериков) ублажается двумя столами кушаний, за которыми он даже с самим королем не хочет делить место. Однажды в поисках лучшего товара для сановного обжоры на базаре Якоб встречает гусыню – заколдованную принцессу Грету (одна из самых пронзительных вокальных партий мюзикла – Ирина Максимкина; с масштабом оперной арии поет партию ее отца, волшебника Веттербока, Альберт Макаров). Любовь побеждает чары, когда за влюбленных вступают в схватку добро и зло. И Карлика Носа наконец преображают сила любви и чуть-чуть – сила чудесной травы Вкусночихи. И его детская мечта о принцессе тоже сбывается.

Фото Юлии Трегуб предоставлено пресс-службой Пермского академического Театра-Театра

Ирэна Белоусова придумала для спектакля невероятное количество красочных, пестрых костюмов, и это главная доминанта визуального ряда. Морские свинки в розово-голубых придворных платьях или белки в элегантных смокингах и цилиндриках, волшебные травы в светящихся фонариках, белоснежные колпаки поварят, что не прочь устроить концерт ударных с крышками и ложками и станцевать хип-хоп в мучном антураже. Чепчики торговок на базаре, аппетитно украшенные то рыбой, то мясной ножкой, то ломтиком сыра; после всеобщего горя они сменяются траурными скелетиками. Особенное восхищение зала и радостные детские аплодисменты вызывает, конечно, неподдельный «наряд» самой настоящей гусыни. Цирковая птица терпеливо сносит все сценические трюки и мизансцены, в которых участвует.

Костюмы настолько самоценны и обильны (буквально каждая массовая сцена разодета по-новому), что сценографу Даниилу Ахмедову ничего не оставалось, как создать ультралаконичную силуэтную декорацию. В народных сценах – это арки средневекового города, в «волшебных» – абрисы деревьев, создающих эффект сумрачного леса, условные образы небесных светил, на дворцовой кухне – графичный ряд кастрюлек. Все остальные функции – создание атмосферы, усиление настроения, поддержание сказочной интриги – отданы свету. Потрясающая световая партитура (светохудожник – Тарас Михалевский) с преобладанием бирюзы и мерцающей дымки сопровождает и смысловые, и сценографические переходы. Световой занавес отгораживает сцену от зала, а экран с цветозаливкой в уилсоновском стиле углубляет ее перспективу…

«Мертвые души» пермского ТЮЗа озаглавлены как «Дело о русской жизни». Владимир Гурфинкель ставит новую инсценировку хрестоматийной классики (автор пьесы – Илья Губин) без привычного бытового реализма или – напротив – сверхусловного существования. Действие происходит словно в другом измерении. Над Чичиковым (Александр Смирнов) еще вершится мирской суд. Если вспомнить о замысле Гоголя, где первый и единственно завершенный том был Адом, то тут явлено Чистилище, где ревизские «мертвые души» бродят и бродят неприкаянными, а знаменитые помещики – души, обреченные на мытарства. Черно-белое «стертое» пространство (сценография – Ирэна Ярутис) напоминает тюрьму с одиночными камерами, персонажи то складывают из табуреток нары, то садятся под беспощадный луч лампы следователя (Иван Донец), а затем и вовсе высаживают промеж могильных плит кладбищенский сорняк – борщевик.

Фото Юлии Трегуб предоставлено пресс-службой ТЮЗа

Россия сузилась до одного слова из кратких набросков писателя: бесприютная Пустота. Верстовые камни вкатывают, как усталые Сизифы, эти горемычные души. В касках, как на археологических раскопках, в арестантских ватниках. «Обозначают» тернистый русский путь: тот, что всегда поверх любых законов и в конце его Неизвестность. Путешествие – а подозреваемый Чичиков с каторжником Селифаном (Александр Шаров) как бы вспоминает на допросе каждую свою сделку – начинается с конца, по Гоголю с самой заблудшей души – с хлопотливого, жалкого Плюшкина (трогательная роль Александра Красикова). В данном случае – самой одинокой и потерянной. Только к финалу карусель образов набирает сатирический оборот, оставаясь до поры до времени на драматической ноте.

Традиция травестийной трактовки гоголевских помещиков относительно недавняя, вероятно, идущая от постановки Кирилла Серебренникова, где все хлесткие роли были отданы мужчинам. В пермском спектакле женские роли тоже играют артисты, поэтому забавным оказывается эпизод с неженкой Маниловым (Михаил Шибанов) в балетном пуанте на одной ноге и его супругой-«душенькой» бульдозерного вида (Дмитрий Гордеев).

Но в этом воздухе витает не жизнь, а смерть, воплощаясь в покойниках, неожиданно появляющихся в сценическом повествовании: Коробочка (Роман Кондратьев) все подбирает с земли вываливающегося из деревянной тачки покойного супруга, которого везде возит с собой; губернатора города N несут хоронить всем помещичьим миром, и больше мы ничего о нем не услышим: «Жил, жил, да и умер». В финале Чичиков остается наедине с собственными покаянными размышлениями – и они тоже совсем не «о копеечке», а о страхе смерти. Вся Россия – кладбище неотмоленных душ. 

Пермь–Москва