Между жизнью и смертью нет ничего, кроме музыки

Концерт-открытие в Большом зале консерватории целиком состоял из произведений Сергея Прокофьева. Фото с сайта www.rostropovichfestival.ru

Концерты-приношения Мстиславу Ростроповичу стартовали в очередной раз. Благодаря энтузиазму художественного руководителя фестиваля Ольги Мстиславовны Ростропович дань великому музыканту отдают как российские исполнители, так и крупные зарубежные коллективы. 

Вместе с концертом-открытием состоялся концерт камерного оркестра «Вена–Берлин» (дирижер – Райнер Хонек) и пианиста Рудольфа Бухбиндера, в последний момент заменившего виолончелиста Готье Капюсона. 2 апреля на одной сцене объединятся сразу три немецких коллектива – оркестр и хор KlangVerwaltung и Мюнхенский хор мальчиков под управлением Энохацу Гуттенберга (в программе – «Страсти по Матфею» Баха). Музыкальный марафон завершится 3 апреля, где Большой симфонический оркестр имени Чайковского исполнит музыку Респиги, дополненную мультимедиатехнологиями.

Фестиваль традиционно открылся в день рождения Ростроповича – 27 марта. За два дня до этого произошел страшный пожар в Кемерове: неудивительно, что многие зрители находились в подавленном состоянии, пропуская через себя печальную новость. Трагедия отразилась и на облике культурных мероприятий – на следующий день был объявлен национальный траур. Организаторы фестиваля Ростроповича не стали переносить концерт-открытие в Большом зале консерватории, равно как и демонстрировать неуместную атмосферу торжества и праздника. Вечер начался с минуты молчания – не только в память о «виновнике» концерта, чья черно-белая фотография смотрела в зал, но и в память о погибших. 

Программа вечера целиком состояла из произведений Прокофьева. С этим композитором Ростроповича связывали сотворчество и крепкая дружба: маэстро говорил, что Прокофьев подарил ему «кусочек своего солнца». Честь исполнить опусы Прокофьева выпала Симфоническому оркестру Берлинского радио, который в конце прошлого года возглавил Владимир Юровский. Однако в этот вечер за пульт встал датский дирижер Томас Сондергаад, признанный исполнитель скандинавской музыки. Вероятно, тщательная работа над партитурами Сибелиуса еще не утратила свою силу, ибо прокофьевская сюита из оперы «Любовь к трем апельсинам» прозвучала с поистине арктическим холодом. Драматические кульминации, яростные пассажи, фанфары медных с отчаянным ритмом ударных все же были весьма далеки не только от атмосферы оперы (сюиты) на сюжет комедии Гольдони, но и в принципе от стиля большинства пьес Прокофьева. Впрочем, в тот момент подобная трактовка казалась уместной.

Симфония-концерт для виолончели с оркестром стояла в программе не случайно. Прокофьев посвятил ее Ростроповичу, который стал не только первым исполнителем, но и принимал активное участие в создании. Приглашенный испанский солист Пабло Феррандес олицетворял преемственность традиций: в свое время он учился у Натальи Шаховской, которая была одной из воспитанниц виолончельного «клана» Ростроповича. Игра молодого музыканта впечатляла своей легкостью и изяществом, но особенно удачно удавались технические приемы. И если в первой части перевес был на стороне оркестра, демонстрирующего богатство тембров, то в третьей (особенно в каденции) Феррандес смог наконец-то «оторваться». На бис виолончелист подарил слушателям незнакомую, но проникновенную лирическую мелодию – как оказалось, испанской народной песни.

Исполнение Седьмой симфонии, завершившее концерт, приятно удивило. Первоначально Прокофьев задумывал ее для детей, но позже отказался от этой идеи, назвав симфонию юношеской. Музыканты оркестра Берлинского радио решили не следовать программному замыслу и советской трактовке сочинения, где начало напоминает интонации русской народной песни, а представить сочинение как лирико-эпическое полотно в духе Малера или других позднеромантических композиторов. 

Австро-немецкий «флер» особенно чувствовался во второй части – вальсе, отчасти перетекающем в лендлер, который был исполнен с невероятным блеском. Но и в других эпизодах произведения Томас Сондергаад нашел новые краски, например, в тембровых вариациях третьей части. А ликующий финал, напоминавший балетные массовые сцены из «Ромео и Джульетты» и «Золушки», его торжественный апофеоз заставили вспомнить высказывание Ростроповича, которое соотносилось с трагическим событием и атмосферой всего вечера: «Между жизнью и смертью нет ничего, кроме музыки».