Псковская Каштанка Юлии Пересильд

Фото предоставлено пресс-службой фестиваля

Юлия Пересильд давно сотрудничает с «Черешневым лесом» и Театром Наций, ее самый первый режиссерский дебют и состоялся здесь ранее – им стал детский поэтический концерт «СтихоВаренье» два года назад. Поэтому, когда в текущем сезоне актриса по приглашению Театра им. Пушкина ее родного города Пскова поставила на академической сцене чеховскую «Каштанку», все знали, что московские гастроли стоит ожидать в ближайшее время.

На Малую сцену Театра Наций, по словам актрисы, приехало полгорода Пскова, да и в зале можно было увидеть солидных героев светской хроники. Поддержать Пересильд на новом творческом пути пришел и владелец компании-учредителя фестиваля Михаил Куснирович, который обаятельно и по-простому махнул звезде рукой, когда она во вступительном слове искренне благодарила всех организаторов. И даже Роман Абрамович. Ему не удалось скрыться от всеобщего внимания: публика остроумно продолжила игру актеров, когда по сюжету спектакля Каштанка со своими хозяевами-уличными музыкантами идет аскать «в народ». Кто монетами, кто сторублевкой из кармана – зрители начали включаться, но потом не выдержали: «Да вон Абрамович сидит, у него точно деньги есть!». Миллиардер и впрямь не поскупился.

Но шутки шутками, а замах у актрисы оказался серьезным. С помощью своего прочтения «Каштанки» из школьной классики, Пересильд, как сама призналась, намеревалась помочь псковскому театру привлечь молодого зрителя в зал. Для чего и была придумана форма «рок-спектакля». Форма, в сущности, и осталась формой – стилизованные костюмы, барабанная установка, песни, которые сочиняли актеры во время репетиций – скорее стилизация подростковой рок-культуры на ее излете (в наше-то время совсем другой моды!). Если процитировать слова Пересильд, то ее «Каштанка» - о «трудной судьбе девушки, отказывающейся от мечты, предающей свой талант ради принятых в обществе правил и превратно понятого чувства долга». Довольно сложное определение для драматического рассказа о безоглядной преданности и жертвенности живого существа, о человеческой бессердечности и эгоизме. Впрочем, любые высокопарные слова к Чехову всегда плохо вяжутся.

В дебютных работах ярче всего можно увидеть пропасть между замыслом и воплощением. По «Каштанке» обычно ставят детские спектакли в старой манере – с игрой в текст и этюдным подражанием всем зверям-героям. Плюс в том, что Пересильд от этого принципиально отказывается и выбирает путь гораздо более сложный, но успешный ли? Текст существует здесь параллельно действию, он не проигрывается, а накладывается на действенную партитуру, создавая контраст (прием, часто применяемый к прозе). Артисты работают на сопротивление материала – ведь третьим слоем идет режиссерская история о героине-бродяжке, случаем попавшей в артистическую компанию к продюсеру Жоржу, где ее талант впервые не эксплуатируют ради денег, а огранив, преподносят публике. Наконец, случается ее звездный час, но стоит поманить ее – и она без оглядки бежит от предложенной лучшей жизни на простор улицы к любимым пройдохам. Лука и Федюшка не раз являются ей во снах-воспоминаниях вожделенными любовниками, обещающими свободную жизнь.

Фото предоставлено пресс-службой фестиваля

Главная ошибка в том, что статика текста не преодолена, хотя актеры беспрестанно двигаются (то оправданно, то не слишком), каждое слово, реплику подкрепляют и перенасыщают жестом, излишней краской, динамика так и норовит выплеснуться за рампу. Но внутреннего действия здесь меньше всего, как и психологического, событийного разбора. Что, как и почему? Вопросы, которые зритель хочет задать, наблюдая перипетии этой девушки-Каштанки (Ксения Тишкова).

Хотя нельзя не заметить попытку придумать объемные характеры, с юмором. На сцене - задиристый Гусь Максима Плеханова с балалайкой, надменная свинья Хавронья (самая забавная) в гламурном черном латексе, вальяжный Кот Дениса Золотарева. Есть и желание поиграть с метатекстом - чеховские циничные фразочки разбросаны по спектаклю как виньетки: ««Нет, так жить невозможно! Нужно застрелиться!», «В Москву, в Москву», «То ли чаю выпить, то ли повеситься».

Но чего не хватает, так это режиссерского «цемента», скрепившего бы слово и действие, мотивацию и поступок персонажа, его внешний облик и внутренний стержень, чтобы из этого таинственного театрального переплетения и вышла бы нужная эмоция, нужная мысль – как бы не проговоренная вслух.