Кто он – герой сегодняшней сцены?

Сценография «Меры за меру» вызвала в Польше скандал, поскольку отсылает к старинному польскому парламенту, где двери входа осенены крестом. Фото предоставлено пресс-службой фестиваля

В Санкт-Петербурге завершился XIX Международный театральный фестиваль «Радуга» («Rainbow»). В этом году программа вышла гораздо более «разношерстной», чем, скажем, в прошлом. Национальный театр Китая для детей продемонстрировал чудеса кукловождения. Зрители впервые увидели труппу Национального театра Ниццы, которым руководит дочь прославленного английского режиссера Ирина Брук. На мастер-классе итальянцев актеры ТЮЗа им. Брянцева освоили реконструкцию комедии дель-арте, метод «голоса тела в маске», оказавшийся малознакомым нашим принципам психологического театра.

Ярославский Театр им. Федора Волкова выступил с камерной постановкой по пьесе Натальи Милантьевой «Пилорама Плюс» (режиссер – Елизавета Бондарь), только-только прозвучавшей на конкурсе молодых драматургов «Любимовка». Ее герой – плотник, типичный пролетарий, душа которого не вмещает горькой нечестности мира, где собственное огромное, бурлящее чувство не является залогом ответной любви. Помните, как у Чехова в «Чайке»? Медведенко, пока все красиво рассуждают о духе и материи, говорит Тригорину: «А вот описать бы в пьесе и потом сыграть на сцене, как живет наш брат-учитель. Трудно, трудно живется!» Попытка в очередной раз вывести на театральные подмостки простого человека с его неказистым бытом, животными инстинктами и простыми мечтами оправдывается существованием в натуралистичном пространстве, утопающем в стружках, обаятельного актера Виталия Даушева, который не боится пауз и держит зрителя в напряжении весь час с небольшим.

Он по-деревенски поругивается матом, срывается на бандитский тон, когда ведет монолог о своей безответной любви к бывшей однокласснице, которую неожиданно после армейской службы в горячей точке встретил и захотел с ней связать свою мирную жизнь. Привыкший к военному положению – бороться и обороняться, достигать цели и не сгибаться под обстоятельствами, Саня погибает, не смирившись с тем, что его искреннее желание быть полезным, отдать до последней капельки свое всеобъемлющее чувство оказывается не нужным, презираемым, отвергнутым.

Собственный паноптикум Саня создает, закрывшись в столярной мастерской и ведя диалог со своими товарищами по цеху. И когда зритель наконец понимает, что Михалыч, Рейсмус, Точило – это не прозвища людей, а одушевленные его воображением рабочие станки (на сцене их выхватывают из темноты софиты); когда, как шаман, Саня с померкшим взглядом вырезает куклу и его униженное обожание перерастает в разрушительную ненависть, ужас рождает сострадание. История о маниакальной привязанности разрастается до масштабов античной трагедии, где судьба никогда не дает человеку легкого пути. Плоть от плоти человек из народа, его сердцевина, невероятным образом скатывается в этом перевранном мире до выброшенного на обочину маргинала.

Сегодня драматурги редко пишут настоящие комедии, и в последнее время это все чаще компенсируется переносом на театральную сцену успешных киносценариев. Студенты Академии исполнительских искусств Братиславы выбрали для дипломной постановки норвежский фильм нулевых годов Барда Брейена «Искусство негативного мышления». Такую тематику драмы с элементами черной комедии могут позволить себе, кажется, только европейцы: для российского театра (кино приближается к ней мелкими шажками) инвалиды – не герои для сцены, а уж тем более наша ментальность боится высмеивать эту проблему общества, излечивать свои страхи и боязнь перед чужими умственными и физическими недостатками юмором.

Действие разворачивается в один вечер, когда группа инвалидов во главе со своим коучером приходит в гости к еще одной паре. Остроты добавляет то, что в этой компании травмированы далеко не все. У девушки с параличом позвоночника есть «полноценный» молодой человек, который в отличие от нее не пострадал при несчастном случае, а у пары, принимающей в своем доме гостей, страдает от разлада со здоровой возлюбленной, наоборот, обездвиженный парень-колясочник. Он и устраивает всем встряску, заставляя впавших в уныние страдальцев взорвать свою депрессию эмоциональным бунтом. Пока самоуверенная психолог пытается научить подопечных мыслить позитивно и накачать их жизнеутверждающими формулами, антиутопист подговаривает всех (закомплексованную раковую больную, сексуально озабоченного инсультника) радоваться жизни по-настоящему, не вымученно, – давать волю эмоциям и желаниям. И в итоге побеждает, пока их не обремененные травмами вторые половинки мечутся между отвращением и чувством вины.

От социума к политике попытался двинуться Оскарас Коршуновас в шекспировской «Мере за меру», которую поставил в Драматическом театре Варшавы. Гремучая смесь польского перевода английской классики в режиссуре литовца выдала неожиданный эффект. Махина текста оказалась настолько тяжеловесной, что не насыщенная собственно актерской игрой погребла под собой все смысловые векторы пьесы, которые режиссер не облек в театральную метафорику, а преподнес публике как одномерную агитиллюстрацию к вновь нарождающимся националистическим настроениям. Правда, как рассказал режиссер, этого хватило, чтобы в Польше случился целый скандал, потому что сценография один в один повторяет старинный польский парламент, где двери входа чиновников и судей осенены святым крестом. А сюжет о герцоге, который, оставив вместо себя благочестивого наместника (приближенность к власти будит в нем тирана), переоделся монахом и наблюдал за вершащимся «правосудием», Коршуновас трактовал, как воскресение Содома и Гоморры, где блудницы и сводники, облеченные властью фарисеи становятся главными героями. И в этом смысле в попытке разбудить публику от летаргического сна сам режиссер считает сегодня каждый спектакль микромитингом.

Отвечая после гастролей на вопрос «НГ» о том, как он реагирует на процесс Кирилла Серебренникова, по сути – зеркальное отражение пьесы Шекспира в российской реальности, где суды также стали определять ежедневную жизнь, Коршуновас тоже не стал вуалировать свою позицию: «Все эти суды вершатся под видом правой справедливости. Это нечто новое, потому что даже в советское время осуждали за политические взгляды. Нет откровенной диктатуры, говорится о демократии, подключается Церковь. Но вводится моральное ханжество. Раньше была некая боязнь интеллигенции и уважение, а сейчас начали понимать, что вся эта «система лайков» (в Интернете. – «НГ») дает возможность игнорировать культурное сообщество».   

Санкт-Петербург–Москва