Драма в лесу

В Студии театрального искусства молодые играют молодых. Фото Александра Иванишина предоставлено пресс-службой театра

Режиссер поставил непростую задачу своим вчерашним выпускникам. С новым поколением Студии театрального искусства (СТИ) Сергей Женовач выпустил премьерный спектакль «Три сестры». 

В пьесе Чехова все говорят о возрасте. Ладно, Чебутыкин (Сергей Качанов), оно понятно, через год на пенсию. Но о возрасте говорит и младшая из сестер Ирина (Елизавета Кондакова), которой в начале пьесы всего 20 лет, а в четвертом акте она с отчаянием признается, что ей уже идет 24-й год, так, будто ей все 60. Маша (Дарья Муреева) вышла замуж молодой, в 18 лет, а в 24 любовь гимназистки к мужу-учителю прошла. Ольге (Мария Корытова) 28 лет – самый расцвет, но и она осознает этот возраст как приговор своей женской судьбе: не бывать ей замужем, а вот директором гимназии хоть и не хочет, но в конце концов станет.

В СТИ молодые играют молодых, редкий случай. Одно дело, когда страдает на сцене актриса, как часто случалось, которой под пятьдесят, в роли Маши, и совсем другое, когда возраст совпадает с героиней. Такие еще молодые, а вот жизнь их кладет под каток, кладет незаметно. 

Еще одно ключевое слово для новой, предельно аскетичной постановки Женовача – незаметно, неприметно, скрытно, но неотвратимо проходит жизнь, в которой неизбежны расставания с мечтами. Вот она – мечта, все едем в Москву, вот-вот, осталось только полгода, Ирина даже пальцы на руке зажимает, считая оставшиеся до отъезда месяцы, и не будет обруча этого города с его комарами, с вокзалом за сколько-то верст… Вот только что мечтали, но не успели и оглянуться, а мечта уже превратилась в иллюзию. И не в Москву уезжает Ирина... Только несколько часов назад была невестой, а отбывает на кирпичный завод вдовой. 

И кто же всерьез думал, что пошлячка Наташа (Екатерина Копылова) станет женой брата Андрея… Он-то уж наверняка вот-вот окажется в Московском университете. А Наташа, конечно же, выйдет за обывателя Протопопова, туда ей и дорога. Как дружно сестры смеются над ней. Кажется, у Маши вошло в обычай передразнивать мещанские манеры пассии Андрея (Даниил Обухов), как только тот попадает на глаза. Сестры хохочут над Машиными колкостями и ее актерскими показами дурехи Натальи Ивановны. Не может того быть, чтобы их умник Андрей не распознал в ней чуждое им всем! Но у чеховских судеб свои рельсы. И Андрей женится на Наташе, и университета у него не будет, а карьера, как известно, ограничится земской управой.

  Сестры выглядят сверстницами, трудно сказать, кто старшая, кто младшая. Вот и подполковник Вершинин (Дмитрий Липинский), появляясь в их доме, не сразу признает, кто есть кто. Сколько лет прошло, он ведь помнил их маленькими девочками в доме генеральши и генерала Прозорова. Вдруг детство вернулось. Собираясь все вместе, они становятся детьми. Появляется Андрей, они его тормошат, словно им всем по пять-шесть лет. Скоро, скоро все счастливо изменится…

Однако ни праздничного стола на именинах Ирины, ни подготовки дома сестер и гостей к приходу ряженых, ни усталых героев после пожара, снова собравшихся в доме, мы в спектакле не увидим. До зрителя доносятся только, подобно эху, гул голосов с праздничного ужина, звуки скрипки Андрея, военные команды с улицы, да и взвизг Наташи, что прислуга обронила вилку, тоже долетает из какого-то угла большого генеральского дома. 

 Режиссер намеренно спрячет от зрителя обстановку, перекрыв зеркало сцены стволами берез, плотно стоящими в два-три ряда (художник Александр Боровский). Не увидим мы и крон деревьев, уходящих под колосники. Авансцена и тесное пространство между скученно стоящими березами, щели – вот и весь простор для актерского существования. Белизну берез целует Вершинин, а вот другие военные водочку занюхивают той же березовой корочкой. Маша и Вершинин, сдерживая свои чувства, с трудом протискиваются сквозь этот частокол, навстречу друг другу. Запивший Чебутыкин увязнет в этом березовом леске и как-то умудрится в такой тесноте деревьев усесться наземь – только ноги будут торчать наружу, а самого за лесом-то и не видно. 

Женовач и тут предельно ограничит актеров, чтобы сконцентрировать в узел энергию внутреннего переживания. Да, на сцене не мелькает зарево пожара, но есть пожар души у Маши, которая так счастлива несчастливо любить, Ирина полыхнет отчаяньем, и вот уже школьным прописям о труде воодушевленной гимназистки не окажется места в ее выгоревшей душе – спустя три года она ненавидит свое поприще. Андрей в валенках и со скрипкой хочет наконец объясниться с родными сестрами, уголек еще жжет, тлеет в душе, но так и не разгорится.

Возможные театральные эффекты, неожиданные концепции Женовач приносит в жертву куда более сложным задачам: что же происходит, когда вроде ничего не происходит? Как истлевают надежды, когда же это случилось? Воссоздать такое течение жизни, на сегодняшний день в театре почти революционное, можно, только если все занятые актеры дышат с постановщиком в унисон, с полуслова понимают друг друга. 

Кстати, в спектакле много смешного, причем филигранно смешного. К примеру, Вершинин здесь – восторженный декламатор. Его страсть к публичному философствованию – наработанная заготовка офицера, испытанная не раз в гостиных от Читы до царства Польского. Но этот же Вершинин не только обаятельный болтун, но и тонкий человек. В сцене прощания с Машей в дом сестер приходит смущенный военный, не знающий, что и как высказать без позы. А как сыграна сцена, в которой Андрей делает предложение Наташе! Он, всего лишь утешая свою гостью, не замечает, как делает предложение. То, как Наташа корчит гримасы в его объятиях, удивленно хлопая глазами и труся ответно обнять его, говорит только об одном: если бы Протопопов опередил Андрея, отъезд в Москву случился бы. 

Горечь несбывшегося придает пьесе Чехова трагизм всегдашнего. В четвертом акте режиссер откроет целиком и настежь пространство. Березовый лес отъедет и станет слева живой стеной, раскроется прощальный ракурс на домашнее узилище Прозоровых. Откроются закрытые окна, и темнеющие лучи закатного солнца трепетно озарят лица трех сестер. Они бросят свой прощальный взгляд на оставляющих город военных, с затаенной надеждой – попытаться жить заново. Получится ли?