В ноябре масштабные гастроли в Москве устроил петербургский театр «Приют комедианта»

Фото Владимира Луповского предоставлено театром

В этом году скоропостижно ушёл из жизни основатель театра актёр и режиссёр Юрий Томашевский. Именно он заложил его необычный для России принцип: собирать на премьеры избранных актеров. Нынешний директор театра Виктор Минков развил этот принцип - «Приют коменданта» работает как московский Театр Наций. Без постоянной труппы. Под каждый проект новый приглашенный режиссёр формирует свою команду. Отличие в том, что петербургский театр сотрудничает в основном с российскими режиссерами. А с учреждением молодежной театральной премии «Прорыв» в репертуаре театра наметился особый акцент на авангардную классику и эксперимент, так как в задачах ежегодной премии-конкурса - поощрение и продвижение молодых профессионалов петербургской драматической сцены.

Всего привезли пять постановок абсолютно разных жанров - от населенной классики до камерной современной драматургии. Хедлайнерами же московских гастролей стали спектакли неоднократных лауреатов премии. «Любовная история» Дмитрия Волкострелова по Хайнеру Мюллеру (интервью с ним см. в номере «НГ» от 24.10.18) и булгаковское «Собачье сердце» Максима Диденко - режиссеров, чьи постановки из разных театров Петербурга часто приезжают в столицу, а у Диденко за последние сезоны и вовсе в Москве образовался отдельный репертуар (Театр Наций-Театр на Таганке-Театр им. Ермоловой). Но именно эти спектакли Москва ещё не видела.

«Любовную историю» Илья Дель, Алена Бондарчук, Иван Николаев и Алена Старостина играют уже пять лет. И можно смело сказать, что в 2013 году метод Волкострелова,где он воплощает заветы самого Мюллера и Джона Кейджа, был новаторским - теперь же стал мейнстримом. Но так театр, в сущности, и развивается. Хотя подобные эксперименты с публикой, кроме Волкострелова, никто не любит столь последовательно и настойчиво проводить. Нарратив в этой ранней «крупной форме» режиссёра присутствует. Но содержание здесь,хоть и неразрывно с формой, как бы уступает ей место. И минималистская сценография, придуманная Ксенией Перетрухиной и Яковом Кажданом, пустые прозрачные стаканы на вращающемся «маховике времени», круге, колесе, словно бы и воплощает, символизирует форму в ожидании варьируемого содержания.

Идейно спектакль посвящён гендерному равноправию, которое, как оказывается, как не было достижимо в начале прошлого века, когда происходят события новеллы, так почти невозможно и сейчас - человечество, видимо, было задумано природой иначе и, кажется, социально это почти не изменить.

Молодой человек, студент изучающий этот вопрос теоретически, знакомится на вокзале с девушкой, работницей фабрики, которая становится ему симпатична. Любовные отношения он хочет строить партнерски, не допуская ни со своей, ни с ее стороны никакого замшелого традиционализма, однако, на практике это оборачивается психологическим насилием. Как только молодой человек узнает, что девушка беременна, он заставляет ее подчиниться собственной воле - он настаивает на аборте. Но 19 век позади и женщина вольна сама распоряжаться своей судьбой. Они расстаются - она отворачивается от него и он ее теряет, как бы ни было важно для него его чувство привязанности. Потому что чувство собственности, той самой, которую в ту же эпоху развенчивал Маркс (целый фрагмент «Капитала» звучит идейным фоном), не даёт установиться истинному равноправию.

Чтобы подчеркнуть универсальность, вариативность истории, убрать индивидуализм, которая естественным образом живет в каждом конкретном актёре, почти во всех сценах реплики и косвенные описательные пассажи переходят от исполнителя к исполнителю, таким образом неоднократно повторяясь в фуге. Но интонация почти неизменна, стёрта (если не считать речевые эксперименты с волновыми «перекатами» фраз), как и свето-цветовая гамма в целом, она светло-бежевая.

Актеры впрямую лишены голоса - пока телесно актёр присутствует (а не действует )на сцене ( и в прологе это становится отдельным молчаливым перформансом), его озвучивает партнёр «за кадром». На сцене - не актёр играющий, а актёр - транслятор, не дающий зрителю ни намёка на эмоциональную или рациональную, идейную, оценку своего героя.
Зрители до сих пор не выдерживают нарочито «сбитой» ритмической структуры (даже музыка появляется и обрывается здесь внезапно, алогично,а занавес между сценами словно каждый раз «медлят» открыть) и параллельно всему времени действия по одному покидают зал. Но, если не обращать на это внимания, то на самом деле понятно, за пять лет постановка перестала быть, если и воспринималась так на премьере, радикальной. Тем более и сделана была изначально «вегетариански».

Финал, где звучит текст о неизбежном расставании героев, закольцован. Его повторяют бесконечно, границей является лишь последний зритель,который когда-то все-таки должен покинуть опустевший зал. И каждый раз он, видимо, пустеет по-разному, то быстро, то медленно. Так вот на этот, финальный «неостановимый» повтор, зрителя абсолютно не принуждают смотреть - зажигается свет и можно уйти уже на втором дубле, ограничив свое зрительское участие ровно полутора часами.

Фото Александра Ивашнина предоставлено театром

«Собачье сердце» Максима Диденко более традиционно - сюжет булгаковский повести тут под пристальным взглядом режиссёра, разве что расцвечен модными вкраплениями. Но, несмотря на то, что премьера прошла всего лишь в прошлом году, спектакль, кажется, выдохся. Художественно его совсем не оживляют задуманные важным средством выразительности и воздействия на зрителя вставки видео-мэппинга - актеры то диалогируют по видео- связи, то стены лаборатории профессора Преображенского покрываются иллюстрациями и письменами.

А нуаровский образ рамочного персонажа - совы-вещуньи,которая озвучивает размышления Шарика и революционные рифмы Блока, и самого Шарикова в чёрном наморднике, а в финале возвращённого потоком смоляной чёрной краски обратно в животное состояние после фантастической операции по очеловечиванию, вкупе с пластикой Владимира Варнавы, вгоняющей героев будто бы в гипнотическое состояние ритуала, - отнюдь не придаёт интерпретации особой атмосферы хоррора.

Вытягивают эту подробно разыгранную повесть актеры главных ролей - Николай Чиндяйкин - Филипп Филиппович Преображенский и Илья Дель - Шарик(ов). Жертва для Диденко скорее Шарик, ставший подопытным существом волею случая, явившийся здесь олицетворением угнетаемого народа. Но Дель- младший так колоритно играет отвратительного люмпена, а Чиндяйкин так роскошен в роли последнего дворянина старой России, так остро ироничен и умилительно снисходителен к чёрной силе воинственных и бездарных большевиков, что в финале остаёшься с довольно распространённой,но от этого не менее горькой мыслью - о том, какую страну мы потеряли и о том, что эта «революция» слишком дорого нам стоила и не принесла ничего, кроме краха, хаоса и неистребимой черноты.