Эффект театральщины

Почти Пигмалион и его Галатея. Фото с сайта www.tagankateatr.ru

Яна Тумина – востребованный петербургский режиссер, один из сегодняшних лидеров визуального театра, театра художника и кукольного театра. То, что она наконец поставит спектакль в Москве – а не в Северной столице или регионе, ожидалось как важное событие. Но, как это часто случается, большие ожидания привели к разочарованию. 

Ирина Апексимова, выстраивая в Театре на Таганке театр директорский, в целом продолжает начатую линию – старается приглашать режиссеров модных, с громкими именами, вокруг которых уже тянется своеобразный шлейф обожания фанатов. Каждый из них – Максим Диденко, Константин Богомолов, Алексей Франдетти и др. – приносит свой материал, что само по себе интересно, но таит подводные камни. Репертуар на Таганке теперь разношерстный, не имеющий внутренней стратегии, что для театра в прошлом сугубо авторского особенно печально. И если «блокбастеры» вышеназванных режиссеров («Беги, Алиса, беги», «Теллурия», «Суини Тодд») не теряются на афише, то разномастный репертуар камерных спектаклей менее раскрученных постановщиков тонет на общем фоне, так как их спектакли – что еще печальнее – чаще всего не срастаются с труппой. Хотя режиссеров приглашают талантливых, начинающих и, как говорится, продолжающих. 

Примерно та же история приключилась и с Яной Туминой. «Эффект Гофмана» – так называется премьера – по замыслу постановка очень любопытная. Особенно если знать любовь режиссера к вольным визионерским сочинениям. В художественном мире романтика Гофмана, несомненно, есть где разгуляться. Говорят, воплощению большой задачи и качественной лабораторной работе с артистами (которых теперь непрерывно «гоняют» из-под творческого ига одного режиссера под иго другого) помешала более глобальная, затянувшаяся по выпуску премьера Богомолова по Сорокину…Что ж. Наверное, так и есть. Но недоумение вызывает не только работа труппы, но и режиссерская партитура, и работа художника, между прочим Эмиля Капелюша. Хотя его раздвижной шелестящий занавес в какой-то момент и позволяет произвести пару эффектов.  

В центре – фигура самого Гофмана (Александр Резалин). Человека, разрываемого двумя реальностями. Бытовой, где он простой госслужащий, юрист и лишь недавно заступивший на должность - чтобы быть чуть ближе к искусству - капельмейстера. И вымышленной, в которую он погружается с помощью музыки и литературы. «Двоится» он сам (его альтер-эго – Амадей) и двойственно видит свое окружение. Впрочем, здесь известная истина о том, что писатель переплавляет в вымысел свою реальную жизнь. Фрау Михалина, его законная супруга (Юлия Куварзина), превращается в фею Розеншен, подарившую Крошке Цахесу три волшебных золотых волоска, а возлюбленная Юлия Марк (Анастасия Захарова) – в механическую куклу, шестеренки так и норовят спрыгнуть с ее платья, а под маской скрывается личина робота. Поговорить о жизни и более высоких материях Гофман может только с доктором, лечащим его от любви к вину (Константин Любимов), и с воображаемым собеседником (артист старой Таганки – Александр Трофимов). В распределении ролей режиссером, кажется, двигал интерес исключительно к внешней фактуре артистов: таинственный Незнакомец – сухой высоченный старик, доктор – огромный детина, фрау Миша – крепкая, коренастая «немочка», сам Гофман – с орлиным профилем. 

Сюжет режиссером плетется из биографических фактов, эпистолярных цитат и художественных образов. Но то, что срабатывает в предметном, кукольном театре – вязь броских метафор и ассоциаций, – оказывается бессильным в театре драматическом, тем более на труппе, которая давно потеряла былой уровень. Да и отсутствие ясной драматургии, хотя к парадоксу жизни Гофмана в истории культуры уже обращались (и в кино, и в музыке, и в литературе), не делает спектакль усиленно фантазийным или мистическим. На полтора часа цепочки эпизодов в несвязной композиции явно не хватает. Даже при всем старании - крайне сомнительном - Александра Андрияшкина хореографически разнообразить «кордебалет» паяцев в масках, иллюстративно сопровождающий творческие воспарения Гофмана (сцены, которые в какой-то момент вообще сводятся к передвижению реквизита на сцене). И нескольких «картонных» фокусах, которые нет-нет, да и проскакивают среди ровной картинки «эффектной» театральщины. Ее стремится  нагнать режиссер, а актеры искусственными интонациями и жестами пагубно поддерживают. 

Самое неожиданное, что зрительское раздражение вызывает даже не это. Тумина отменяет все законы и границы, в частности времени, действие происходит словно «нигде» и «никогда», хотя вроде бы речь идет о последнем периоде жизни знаменитого романтика, но при всей вольности происходящего главный атрибут Гофмана – гусиное перо, предлагающее этакий старорежимный образ писателя XIX века. 

Когда совсем теряешь смысловую нить, можно разве что поразглядывать костюмы. Женские платья сшиты красиво – то кроваво-красное с золотыми ребрами наружу, то сливочно-белое с золотыми винтиками (художник – Яна Глушанок). 

Единственную радость, правда опять омраченную,  – работой артиста-кукловода на открытой ширме – доставляют деревянные куклы (их создала Кира Камалидинова), им достается всего пара выходов, но зато самых занимательных и нагруженных по смыслу. Первый, быстрый и короткий, аллегорический диалог государства и художника в образах большой крысы и Щелкунчика – о свободе.  Второй – Гофмана-Щелкунчика и его сердца, на глазах у изумленной публики распадающегося на части от безответной любви.