В Пушкинском музее взялись за "Тату"

Тату – неотъемлемая часть культуры коренных племен. Фото агентства «Москва»

«Тату» – гастролирующий проект, сделанный в парижском Музее на набережной Бранли в 2014-м и с тех пор показанный в Королевском музее Онтарио, Филдовском музее естественной истории, Музее естественной истории Лос-Анджелеса и в Музее изящных искусств Гаосюна. В каждом новом месте к выставке добавляют что-то из местных реалий и собраний. Кураторы проекта Анн и Жюльен (основатели платформы HEY! Modern Art and Pop Culture), к которым от Пушкинского музея присоединились Варвара Шкерменёва и Александра Савенкова, показали, как довольно маргинализированное в массовом сознании явление можно обратить в насыщенный, фактурный не только примерами, но и фактами культурологический проект.

Еще объявляя планы, в ГМИИ зрителей предупреждали, что татуировки будут показаны и на слепках с частей человеческих тел. При всех предупреждениях это все равно выглядит весьма радикально. Поначалу висящие и стоящие в витринах силиконовые руки-ноги-торсы несколько шокируют. Силиконовые модели, сделанные так, чтобы их поверхность максимально напоминала кожу, были придуманы еще для первой выставки в Музее на набережной Бранли. Еще на Волхонке сейчас есть, например, реплика торса Венеры Милосской, выполненная в каррарском мраморе Фабио Виале и, естественно, изрядно татуированная. ГМИИ создавался как музей слепков, но по отношению к ним держат уважительную дистанцию. Они – в главном здании, выставка – в Галерее искусства стран Европы и Америки, куда в 2016-м привозили проект «Река Конго. Искусство Центральной Африки. Из собрания Музея на набережной Бранли». Нынешняя экспозиция – не про эпатаж. Она про смелость. Смелость в том, чтобы в том числе и эпатажную тему научно подковать, сделав частью исторического ландшафта.

И первое слово сейчас за древностью. Выставка «танцует» от известного экспоната ГМИИ – древнеегипетской ложечки XIV века до н.э., сделанной из эбенового дерева и изображающей плывущую девушку. Татуировки у нее на пояснице и бедрах ассоциируются с культом богини любви, красоты и плодородия Хатхор и со связанным с ней покровителем домашнего очага, богом Бэсом. Прежде считалось, что это просто косметическая ложечка. Теперь специалисты думают, что она была предназначена для каких-то ритуалов, но пока неизвестно, каких именно. На вопрос «НГ», известны ли случаи, когда татуировки так же расположены на мумиях, сокуратор проекта Александра Савенкова рассказала, что недавно была опубликована статья о мумии жрицы, найденной в некрополе Дейр-эль-Медина, у которой на пояснице есть похожая композиция. Только на ложечке «татуировка» в виде папирусов по бокам завершается схематичным изображением антилоп, а на мумии – лотосами, что меняло смысловой акцент.

«Тату» на Волхонке – это указание на то, что татуировки известны тысячи лет, и на то, что понятие «тату-художник» появилось в конце XX века (впрочем, часто мы просто не знаем, как называли татуировщиков в древности). «Тату» – это Древний Египет, это коренные народы совершенно разных уголков света: вот на всю стену раскатан снятый в 2018-м портрет Ирины Тагринаут с Чукотки – с лицевой татуировкой; а вот на другой стене – такой же огромный портрет последней татуированной женщины филиппинского народа калинга, сделанный в 2011-м. Удивительный снимок: эта очень пожилая дама с татуировками на плечах и руках сидит, подперев подбородок рукой, и сфотографирована, будто кинодива для fashion-съемки. Здесь рассказывают про Японию, где временем расцвета татуировки стал период Эдо, и про США, где татуировка испытала не только влияние того, что делали коренные племена, но и как раз японской татуировки.

И про Европу, разумеется, тоже. Несколько сюжетных нитей соединены в нарратив о культуре повседневности разных эпох. С одной стороны, нам показывают эрмитажную гравюру с изображением женщины из племени пиктов, которое, согласно Исидору Севильскому, получило имя «по обычаю наносить на тело отметки клеймом и втирать туда сок местного растения». С другой стороны, рассказывают о несколько противоречивом отношении к татуировке в христианстве. Осуждение татуировки есть в Библии, в IV веке император Константин порицал лицевые татуировки как негодные для человеческого лица, созданного «по подобию небесной красоты», а на Никейском соборе в VIII веке татуировки были запрещены. Тем не менее татуировка не исчезла, и на выставке среди прочего есть татуировочный штамп, связанный, правда, с более поздним, утвердившимся в XVI столетии обычаем некоторых паломников – в том числе коптов и армян – делать татуировки. На плакетке условные Христос, Св. Дух, ангелы... – такие татуировки делала иерусалимская семья Раззук.

Другой сюжет связывает татуировку с колониальной историей, когда татуированные туземцы стали диковинкой. Их привозили в Европу и Штаты и показывали на ярмарках, а со временем даже стали «подделывать», придумывая игравшим роль «дикарей» людям впечатляющие жизненные истории.

Тату-повествование в Пушкинском вышло визуально и информационно плотным. Это статуэтки и образцы современных татуировок, машинки для создания тату, видео, маски и гравюры (к примеру, татуированные обитатели Маркизских островов из «Атласа к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна»). Это манускрипт татуировщика первой половины XX века из Бирмы – книга образцов, в которой татуировка связана с религиозной функцией. Это ширмы бродячих татуировщиков – эдакие полиптихи с наивными рисунками для привлечения внимания на ярмарках. Это татуировка как антропологическое явление, шире – как феномен культуры, традиционной или какой-нибудь маргинальной субкультуры – или современного, коммерчески успешного искусства в работах Вима Дельвуа или Фабио Виале. Это тату без табу.

Ракурс, взятый кураторами, увлекает проектом даже тех, кто татуировкой не интересуется вовсе. Пожалуй, местами неподготовленному зрителю не хватает разъяснений о смысловых/географических/стилистических нюансах татуировки. Можно предположить, это следствие каких-то сокращений, поскольку экспозиция и так насыщена текстами. Дальше – больше: в каталоге зарубежные и российские исследователи в 20 статьях по-разному «крутят» тему, там даже есть очерк Алексея Плуцера-Сарно о криминальной татуировке. Так что, да, это не про эпатаж, а про культурологический пласт. Но, конечно, с маргинальными – и даже с криминальными – элементами. Из татуировки слова не выкинешь.