С разрешения военной комендатуры – "потихоньку рисовать"

Художник обращается к Москве XVII века – некоторые постройки сохранились. Фото © Пресс-служба Государственного музея А.С. Пушкина

Камерная выставка рисунков Татьяны Мавриной открылась к 75-летию Победы в научной библиотеке Государственного музея Пушкина (ГМП). Несколько десятков листов происходят из коллекции самого музея и частных собраний Михаила Сеславинского и Александра Шелудченко. Посмотрев рисунки, думаешь, что из этого можно было бы сделать путеводитель по старинному городу. Войны в привычном смысле слова «в кадре» почти нет – Маврина рисовала и записывала свои комментарии о памятниках архитектуры.

Приметы войны появляются на экспонируемых рисунках раза четыре. Это сбитый «Мессершмитт» в парке и военные в форме – на Сухаревке, на Полянке да возле палат Аверкия Кириллова на Берсеневской набережной. Остальное – церкви, палаты, усадьбы, МГУ, просто бульвары в акварельной дымке. «Надо скорее зарисовать все, что сохранилось в Москве, подумала я, пусть хоть на бумаге останется... стала чуть не каждый день ходить по Москве и потихоньку рисовать». Маврина вспоминала, как нашла свою тему: ехала на автобусе и смотрела в окно. Очень просто. Непросто было осуществить: «В 1943 году, чтобы рисовать на улице, нужно было получать в МОСХе разрешение властей со всеми нужными печатями. Можно было рисовать подробнее, да и листы брать побольше, но бесстрашия не хватало. Исходила все возможные улицы, дальние края, чаще пешком», – писала художница. В витрине сейчас лежит разрешение военной комендатуры проводить зарисовки.

В прошлом – студентка ВХУТЕМАСа-ВХУТЕИНа («цветом со времени ВХУТЕМАСа ушиблена и я», – говорила она), участница группы «Тринадцать», представлявшей «тихое» искусство рубежа 1920–1930-х годов, в будущем – единственная художница из СССР, которая в 1976-м получит медаль – главную награду в Премии им. Андерсена, вручаемой писателям и иллюстраторам (в 2018-м ею еще раз наградили художника Игоря Олейникова), – Татьяна Маврина в этих рисунках военных лет «убегает» в прошлое. Этот «побег» не тогда случился, древнерусскую архитектуру она любила еще со времен детства в Нижнем Новгороде, – но в войну фиксация того, что, она боялась, может быть потеряно, воспринималась иначе.

Ее рисунки, кое-где ею прокомментированные, ведут от XVI века вперед, через церковь Вознесения в Коломенском, храм Василия Блаженного и Новодевичий монастырь (на Новодевичьем кладбище Маврина будет похоронена в 1996 году), к узорочью пятиглавых церквей с шатровыми колокольнями, к причудам нарышкинского барокко в церкви Покрова в Филях, к классицизму (тут показывают и усадьбу Хрущевых–Селезневых на Пречистенке, которая как раз и стала Музеем Пушкина; знаменитую церковь Филиппа Митрополита в Мещанской слободе, построенную Матвеем Казаковым, – и церковь Мартина Исповедника на Таганке, созданную его учеником, однофамильцем Родионом Казаковым).

Комментарии Мавриной, которые вместе с рисунками войдут в книжку «Сорок сороков» (она вышла в 2001-м, а в 2018-м, к слову, Александр Шелудченко выпустил книгу «Путешествие Татьяны Мавриной от Москвы до Волги»), могли бы быть частью воображаемой экскурсии или путеводителя: «На Полянке Иван Кузнечик разыгрался, обтянув церковь ярко-зеленым изразцовым поясом. Сделал широкие красные ворота, а шатровую колокольню смело вынес на улицу и тоже обтянул изразцовым поясом. Если можно сказать про церковь, что она веселая, – к церкви Григория Неокесарийского это приложимо». Этот изразцовый пояс, на рисунке почти бирюзовый, и у Мавриной особо выделяется, и сегодня, когда идешь мимо, всякий раз начинаешь его разглядывать.

Вообще на тех работах, что есть на выставке, Москва Мавриной – преимущественно город XVII века с его архитектурными вкусами. Это и разноцветные церквушки вроде Григория Неокесарийского или Святителя Николая в Хамовниках, и более сдержанные по цвету, но тоже обязательно «нарядные», как красно-белая церковь Всех Святых на Кулишках возле нынешней станции метро «Китай-город», тогда еще не существовавшей. Декоративное начало всегда было сильно в работах Мавриной, она и рисует эти пухлые главки и изразцовые пояса не только акварелью, но и гуашью, более плотной краской. Акварелью она часто делает отмывки, и тогда, в частности, фон превращается во вневременную дымку. С каким-то временем года, с каким-то временем суток. В этом смысле мавринские рисунки – вне времени. Не реализм, пусть и с намеренно смещенной перспективой, суриковской живописи, не чудная смелость оммажей Москве у авангардистов Лентулова или Кандинского, а этакие увеличенные «открытки». Это в хорошем, неуничижительном смысле слова где-то безыскусные – без претензий – почеркушки, сделанные для себя, зафиксировавшие настроение, но избавленные от некоторой тяжеловесности слова «фиксация». С отмывками, с «пряничной» наивностью старого города, с тем самым настроением, которое схвачено быстрыми линиями.