"Дядя Ваня": фотограф от бога. Сергей Безруков переосмыслил пьесу Чехова

Художник и его музы. Фото Галины Фесенко/Московский губернский театр

В Московском губернском театре состоялась премьера спектакля «Дядя Ваня». Сергей Безруков предложил новую лирическую интерпретацию чеховской пьесы, выступив не только как исполнитель главной роли и режиссер, но и – в соавторстве с Анной Матисон – как художник-постановщик. Супруги детально продумали элементы сценографии, наделив спектакль богатой символикой.

Загадочнее всего выглядит парящий высоко над сценой оклад без иконы. Вместо лика зритель видит прохладные косые лучи. «Бог есть свет», – сказано в Первом послании Иоанна, однако у каждого героя «Дяди Вани» свой бог и своя «икона». Мария Васильевна крестится на портрет Серебрякова, а Войницкий обнимает портреты Елены Андреевны: на одном из них жена профессора изображена с нимбом. Так видит ее главный герой, ведь в спектакле Безрукова он фотограф, а в более широком смысле – художник, потому что как никто другой умеет чувствовать красоту и ставит ее превыше всего. В этом отношении для его антипода Астрова нет ничего святого. Доктор произносит хрестоматийное «в человеке должно быть все прекрасно» – и пририсовывает Елене Андреевне рожки.

Осквернив красоту фломастером на портрете, он не останавливается и оскверняет ее в реальности, соблазняя доверчивую женщину. Их любовное свидание – кульминация спектакля. Дядя Ваня, мокрый от дождя, в спешке срезает живые розы и, украсив букет сердечком, мчится вручить его возлюбленной, но замирает перед полупрозрачным занавесом, видя ее с Астровым на качелях. Как в руках у дяди Вани на тоненьком штекере дрожит декоративное сердце, так в груди колотится его собственное. Он и сам бьется в мелких судорогах – от озноба и нестерпимой боли. Доктор не просто увел любимую женщину и надругался над музой, он отнял у дяди Вани свет и надежду. А что значит для человека, который пишет светом, остаться в темноте?

Ярче всего образ главного героя Сергей Безруков раскрывает в своем танце под композицию «Reverse dance» Андрея Виноградова (хореограф Анна Гилунова). Звукорежиссер Екатерина Мочалина верно почувствовала, что звучание колесной лиры идеально передаст напряжение дяди Вани. Отметим, что под напряжением здесь подразумевается не скованность, а предельное средоточие энергии, страсти и вместе с тем – боли, которым нет выхода. Скрытый голос темы движется вниз по минорной гамме, и кажется, что внутри у Войницкого с большим сопротивлением сжимается пружина. Стоит ее опустить – и она разорвет грудную клетку. Полон глубокого лиризма танец дяди Вани с портретом Елены Андреевны под «Gabriel’s Message» Стинга. Герой боготворит свою музу и мечтает заключить ее в объятия. Сколько горечи, тоски и нежности он вкладывает в слова «о, чудные мысли, как хорошо, я даже смеюсь...».

Но сжатая пружина скрыта не только внутри Войницкого. Елена Андреевна в изумительном исполнении Карины Андоленко так же несчастна, как и ее воздыхатель. Жена ворчливого профессора не может жить так, как хочется. Она любит музыку, но рояль накрыт скатертью, – инструмент в семье служит обеденным столом. Только порядочно выпив, Елена Андреевна осмеливается сбросить посуду и, несмотря на запрет мужа, нарушить покой Первым концертом для фортепиано с оркестром Чайковского. Играет, правда, довольно робко: почти утратила мастерство, да и сил у нее нет, чтобы достичь указанного в нотах фортиссимо. Муж внушил Елене отвращение, вот почему она так легко отдается страсти, соглашаясь на свидание с доктором. Антон Хабаров представляет Астрова отнюдь не таким идеалистом, каким он видится в пьесе. Рассуждая о срубленных лесах, он пытается зажечь сигарету и одну за другой роняет на пол спички. Когда он рассказывает о своей любви к березкам, над ним откровенно смеются. Но за цинизмом прячется горечь: его душу тоже разъедает тоска по бездарно растраченной жизни. Он понимает, что еще мог бы сделать счастливой Соню, но не способен переступить через себя, потому что не любит ее.

Соня Дианы Егоровой сильна и прямолинейна. Этой героине сопутствует мотив уборки. Племянница дяди Вани стремится упорядочить хаос, в который погрузился дом Войницких. Она пытается утихомирить нервного дядю, отбирает бутылку у пьяного доктора и аккуратно расставляет по местам ящики с рассадой и цветами. Однако внутри у нее кипит разрушительная страсть. «Я его люблю…» – кричит девушка и яростно втыкает нож в буфет. Григорий Фирсов с большим мастерством играет роль ядовитого и тщеславного Серебрякова. Профессор – полная противоположность дяди Вани. Актер создает образ большой знаменитости (на доске он пишет мелом: «Я STAR»), лишенной таланта и милосердия. Он мучается от страшной физической боли, но продолжает взирать на мир с высоты собрания своих сочинений и беспокоится лишь о собственном благополучии.

Очаровательны Мария Васильевна и Марина в исполнении Елены Цагиной и Ольги Смирновой. Они остались в рамках традиционного прочтения, но благодаря им в спектакле сохранилась атмосфера настоящей дворянской усадьбы, с которой непременно ассоциируются образы строгой матушки и доброй, простодушной няни. Телегин, второстепенный персонаж, в постановке Безрукова выходит на передний план. Михаил Шилов с легкой грустью изображает тихого безумца, наигрывая на колесной лире незатейливые мотивы. Музыкальный инструмент, символизирующий предельное напряжение душевных сил, соединяет образы Войницкого, Астрова, Елены Андреевны и Сони: герои страдают, оттого что внутри у них бьются жаждущие свободы и любви сердца.

Благодаря работе художника по свету Тараса Михалевского усадьба превращается в потустороннее беззвездное пространство. Дядя Ваня прячет под свитер револьвер и садится в лодку-качели, где недавно фотографировал Елену Андреевну. Обезумев, он достает весла и уплывает в вечность. Подобно булгаковскому Мастеру, он не заслужил света – он заслужил покой.