В РАМТе пахнет порохом

Спектакль играется в Белой комнате, где по сегодняшним правилам помещается не больше двух десятков зрителей. Фото Марии Моисеевой/РАМТ

Два года назад в РАМТе решили обзавестись «Повестями Белкина» – пятью спектаклями от пяти молодых режиссеров. В репертуаре уже имеются «Станционный смотритель» Михаила Станкевича, «Метель» Александра Хухлина, «Гробовщик» (приправленный «Пиром во время чумы») Павла Артемьева. Весной обещают выпустить последний спектакль цикла – «Барышню-крестьянку» Кирилла Вытоптова, а в середине января сыграли премьеру «Выстрела» в постановке Егора Равинского.

Спектакль играется в очень маленьком пространстве, так называемой Белой комнате, где всего два ряда зрительских кресел. В соответствии с сегодняшними нормами на них могут разместиться человек 15. Но в РАМТе играют и для такого зала, причем играют на всю катушку, как велел на сборе труппы худрук театра Алексей Бородин. Пожалуй, «Выстрел» Равинского для столь камерного помещения крупноват и шумноват, его бы на традиционную сцену, которая возвышается над залом и отделена от зрителя расстоянием.

Дело в том, что постановщик этого «Выстрела» уперся в извечную проблему всех постановщиков и киноинтерпретаторов «Повестей Белкина» – повести как бы «среднеметражные», и до «полного метра» каждую надо дотягивать с помощью разных ухищрений. С одной стороны, это проблема, с другой – творческий вызов. Равинский не пошел по пути селекционера, не стал скрещивать «Выстрел» с чем-нибудь еще, а «метраж» набрал в основном за счет танцевально-пластических номеров, иллюстрирующих разгульную жизнь молодых гусаров. Возможно, большая сцена придала бы смелости пойти по этой жанровой дорожке дальше и сделать пусть спорный, но цельноозорной анекдот (в конце концов ведь так и восприняли поначалу многие современники Пушкина рассказы из цикла «Повести Белкина»). Но в итоге есть спектакль камерной формы, «занимательное» изложение классики для школьников – с гэгами, ибо внимание нынешних детей нужно через каждые минут 15 заново намагничивать спецэффектами. Если держать в голове, что РАМТ по природе своей адресуется в основном к школьникам и юношеству, то такую интерпретацию пушкинского произведения можно принять.

Но изящества отношений с Пушкиным, присущего Театру Петра Фоменко, в этом «Выстреле» нет, равно как и высокого академизма пушкинского театра Владимира Рецептера. Как сегодня произносить текст классика? Буднично, как мы говорим на третьем десятке XXI века, или хоть сколько-нибудь аутентично? Ответ на этот вопрос в случае каждого сценического обращения к Пушкину во многом и является концепцией спектакля. У Равинского говорят как в жизни. Из декораций только стены-зеркала с балетным станком, почему-то гусары время от времени приседают около них и тянут ножку/ручку. Костюмы и реквизит при этом исполнены в довольно строгом соответствии с реалиями пушкинской эпохи. Это совмещение всего со всем никакого особого эффекта не рождает. Скорее подтверждает стилевую и концептуальную невнятицу. К моменту зловещего появления Сильвио в доме счастливо женатого графа нас уже так умилили плясками под Бреговича и прочей пантомимой, что кульминация пушкинского сюжета грозит быть воспринятой вяло... Дело спасают выстрелы – громкие, распространяющие запах пороха и оставляющие реальные дырки в стене!

В «Выстреле» заняты семь актеров. Четверо из них поначалу составляют гусарский «кордебалет», из которого у двоих случатся сольные партии: Георгий Гайдучик обернется упрямым поручиком (от дуэли с которым загадочный Сильвио уклонится по необъяснимым причинам), а Алексей Веселкин-младший – рассказчиком (стараниями гримеров он даже слегка смахивает на Пушкина). Гусар играют очень молодые актеры, на фоне которых исполнитель роли Сильвио, премьер РАМТа Алексей Веселкин смотрится не старшим братом (пушкинскому Сильвио около 35), а отцом. Зато это придало интересный нюанс образу в части отношений Сильвио и блестящего графа – герой Веселкина ревнует не только к популярности и удачливости соперника, но и к его молодости. Трудно конкурировать с таким обаятельным повесой, каким играет графа Виктор Панченко – актер с внешностью героя-любовника и талантом комика. Не дал ему укороту режиссер: в своих первых выходах Панченко так безудержно кокетничает и веселит, что потом – в сцене отложенной на годы расплаты – и ему, и зрителю трудно переключиться с каскада на драму. Но это то, что может быть отрегулировано и после премьеры, в ходе жизни спектакля. Игра в таком пространстве – буквально на коленях у публики – требует от актера вкуса, безошибочного расчета «крупности» жеста и приема.