Сакральная мистерия на паровозном заводе. Дягилевский фестиваль получил промышленное звучание

«Церемония памяти Пауля Целана» – музыкальное приношение поэту, сопровождавшееся чтением его стихотворений в русском переводе. Фото с сайта www.diaghilevfest.ru

Фестиваль в городе Сергея Дягилева под бессменным руководством Теодора Курентзиса в этом году по понятным причинам не изобилует звездными именами вроде Ромео Кастеллуччи или Роберта Уилсона. Зато предлагает ближе познакомиться с творчеством постоянных «хедлайнеров» musicAeterna – Леонида Десятникова, Антона Батагова, Алексея Ретинского и примкнувшего к ним Николая Попова, открыть для себя имя финского пианиста, солиста Klangforum Wien Йоонаса Ахонена и вновь помедитировать под звуки рояля на традиционном фестивальном PianoGala. Этот «концерт без программы» (ее слушатели узнают лишь в самом конце) объединил Ахонена, а также его коллег Вадима Холоденко и Антона Батагова. Впрочем, последнему пришлось прерваться, чтобы переждать залпы салюта в честь Дня России, отчего релакс под минимализм как-то незаметно превратился в концептуальный перформанс (что музыканту, впрочем, пришлось по душе).

Среди сольных концертов на Дягилевском невозможно не выделить выступление Вадима Холоденко, выбравшего на удивление не камерный органный зал филармонии, а Дом культуры имени Солдатова – идеальный образец сталинской архитектуры с изображением серпа и молота над сценой. Пианист приготовил довольно нетривиальную программу – бетховенские 12 вариаций на тему русского танца из балета «Лесная девушка» Пауля Враницкого и «Когда мы едины, мы непобедимы» Фридерика Ржевского (оба цикла были исполнены фактически без перерыва). Стилистически пестрый и вобравший в себя, кажется, все виды фортепианной фактуры вариационный цикл американского композитора обрамляла незатейливая, открыто «попсовая» тема – чилийская песня Серхио Ортеги, протестующего со своим народом против диктаторского режима. Впрочем, подпевать знакомой мелодии не хотелось – настолько увлекал своей игрой Холоденко, который и демонстрировал мастерство виртуозности, и периодически… свистел.

В этом году основная локация фестиваля – паровозный завод имени Шпагина, не так давно ставший новой музыкальной площадкой: теперь сюда окончательно перебрались и события Фестивального клуба, и Образовательной программы, и даже уютное кафе с книжной лавкой. Главная ценность заводских цехов, конечно, в акустике, позволяющей свободно выстраивать пространственное звучание и создавать особую форму взаимодействия между музыкантами и слушателями. С легкой руки маэстро Курентзиса один из цехов превратился в таинственно-сакральное место, наполненное запахом ладана. Именно такая атмосфера сопровождала выступление двух хоровых коллективов musicAeterna и греческого musicAeterna byzantine – в полной темноте, после полуночи. Хор musicAeterna, повторивший несколько сочинений из серии своих ночных концертов, перемещался со свечами в руках и создавал удивительные акустические эффекты приближения-удаления. Их младшие «собратья» завораживали своей архаикой, глубиной, традицией, ощущавшихся в манере многоголосного пения византийских гласов.

Еще одним театрально-мистическим действом стала «Церемония памяти Пауля Целана» – музыкальное приношение поэту, сопровождавшееся чтением его стихотворений в русском переводе Ольги Седаковой: особенно запомнилось внезапное вторжение записи «Фуги смерти» в сурово-безжалостной декламации самого поэта (слушатели были вынуждены закрывать глаза от бьющих в лицо световых лучей на протяжении нескольких минут). Камерные пьесы современных композиторов (Раннев, Ретинский, Мустукис, Филановский, Тартанис, Невский) в исполнении солистов musicAeterna предстали как обрывки воспоминаний, голос эха, сновидения Целана и его окружения. Так, Владимир Раннев, Борис Филановский и Сергей Невский поиграли со стилистикой разных музыкальных традиций, очевидно, ориентируясь на специфический тембр контратенора Андрея Немзера; в хрупкой, тонкой по звучанию пьесе Раннева ощущался «поклон» барочной арии lamento, у Филановского слышался некий гротеск в адрес оперного пения, а Невский сплел воедино прозрачную фортепианную фактуру и полупение-полуразговор. Весьма любопытно было слушать сочинения Теодора Курентзиса, кажется, впервые представшего в Перми в амплуа композитора. В отличие от своего брата Вангелино, чья quasi-романтическая пьеса в духе немецкой Lied также прозвучала в программе, маэстро долгое время не афишировал свою музыку – и, как выяснилось, абсолютно зря. Две пьесы – blume и soschlafe – явили две грани личности Курентзиса, его «стихии»: в первой, откровенно авангардной, восхищали профессиональное владение новейшими техниками письма и тонкая работа с тембром голоса, во второй, откровенно барочной и мелодичной, слышались аллюзии на баховские кантаты. Маэстро сам дирижировал своими сочинениями, заменив заболевшего Федора Леднева, – и это оказалось одновременно и настоящим «счастьем не за горами», и настоящим катарсисом.