Сорин Брут
Скульптурная композиция «Дети - жертвы пороков взрослых» в сквере Репина. Фото агентства "Москва"
Выдающийся немецкий писатель Михаэль Энде (1929–1995) надел костюм сказочника, но в душе – философ, и гораздо более серьезный, чем рядовой размышляющий автор. При этом он умеет вплетать сложные мысли в стремительно развивающийся сюжет. Верхний слой – захватывающая приключенческая история. Вчитаешься, проскользнешь между строк в белизну бумаги и обнаружишь притчу, отголоски которой еще не один год будут всплывать в сознании и помогать советом в трудных ситуациях. «Старомодным» писателя не назовешь, но и слово «современный» с ним как-то не вяжется. И все же то, о чем говорит Энде «вечным» языком аллегорий и метафор, – очень важные вопросы именно для нашей эпохи. Это тоже веская причина читать его произведения. И не только детям – читать их в одиночестве, «для себя» не менее интересно. Это эссе – размышление о судьбе сказочника, его философии и, пожалуй, двух главных книгах – «Момо» и «Бесконечная история». Но, конечно, не только об этом.
Как выглядит настоящий читатель
В начале «Бесконечной истории» нескладный мальчик с каким-то нездешним, слишком музыкальным именем Бастиан Бальтазар Букс, скрываясь в лавке букиниста от постоянно задирающих его одноклассников, находит… эту самую «Бесконечную историю». С ней он прячется от скучных уроков, отстраненного отца и извечных обидчиков на школьный чердак, где неотрывно читает, постепенно проваливаясь из неприветливой реальности в мир книги. Впрочем, «читает» не самое удачное слово. Да и в начале сказал не точно – «читать в одиночестве». Как будто это вообще возможно! Ведь произведение – не текст или страницы, сцепленные обложкой. Оно существует только в воздухе между писательской речью, впитавшей культурные и языковые смыслы, медиумом и читателем как особая форма взаимодействия. Произведение «длится» пока взаимодействие продолжается, исчезает без внимания и каждый раз возрождается в новом облике, при появлении собеседника. В сущности, чтение – именно разговор, в котором вдумчивый читатель превращает чужие слова в свои – переводит на личный язык, проживает и переосмысляет – и в этом процессе, как бы отвечая на авторскую речь, пере-придумывает историю. Бастиан «разговаривает» с книгой – так точнее. Роман Михаэля Энде начинается с разговора.
Идеальный читатель в представлении сказочника должен быть как раз таким Бастианом – нырнул в книгу и прожил ее от начала до конца, не сдавшись маленьким цепким отвлечениям. Если так, то легко вообразить и его антипода. Он будет равнодушно скользить глазами по тексту, спешить, пропуская детали и каждый раз сверяясь с номером страницы. Разговор получится поверхностным. Слова останутся плоскими и беззначными, а герои, суетясь, будут проноситься по страницам вхолостую. Как пассажиры в автобусе: обменяются двумя-тремя репликами и разойдутся без сожаления – такое себе общение.
Не знаю, каким читателем были вы, если уже прочли, конечно. Я вот, к сожалению, серединка на половинку. В выходные – да, можно сосредоточиться, но в будни… Читаешь в метро, пересадка – и всё, выпал. Снова попробовал, но через одну уже выходить. Или, допустим, взялся на ночь. 20 страниц – дальше усталость берет верх. Думаю, собеседники вроде Бастиана сейчас редкость. Сложно нырнуть в книгу, когда вокруг так много всего и это всё так быстро меняется…
К теме разговора мы еще вернемся.
Забытый сюрреалист и церковь Святого Николая в Гамбурге
Михаэль Энде родился в 1929 году в небольшом городке на самом юге Баварии, но пожить в горах не успел: семья перебралась в Мюнхен. Отцом писателя был художник-сюрреалист Эдгар Энде. Его имя стало довольно известным в Германии как раз в начале 1930-х. Картины впечатляли критиков и коллекционеров. Некоторые работы даже приобрела Баварская академия изящных искусств – серьезное признание для автора, которому едва перевалило за 30. Вряд ли кто-то мог представить, что этот многообещающий старт обернется катастрофой всего через несколько лет.
Вскоре после прихода к власти Гитлера началось «очищение» страны от художественного авангарда. Работы живописцев-экспериментаторов конфисковывали из музейных собраний. Их объявляли «дегенеративными» и клеймили на специальных «позорных» выставках с названиями вроде «Искусство, чуждое нашим душам». А потом в лучшем случае продавали за рубеж, в худшем – уничтожали. Такую судьбу разделили и многие картины Эдгара Энде. Ему самому запретили профессионально заниматься живописью и показывать свои произведения. А сохранившаяся часть наследия погибла в 1944-м, во время бомбардировок Мюнхена. К счастью, отдельные работы все-таки уцелели, а после войны старший Энде написал новые.
Одно из самых сильных впечатлений от Гамбурга, где родился Эдгар Энде, – неоготическая церковь Святого Николая. Вернее, ее руины – высокая колокольня и фрагменты стен, местами почерневшие от пожара. Остальное летом 1943-го стерли бомбардировки – операция «Гоморра», в ходе которой город был разрушен. Погибло около 45 тысяч человек. Более 100 тысяч получили ранения, примерно миллиону пришлось покинуть Гамбург. Со временем останки церкви превратили в мемориал. Здесь установили скульптуры, посвященные жертвам войны и разместили мозаику Ecce Homo, созданную в 1970-х уже совсем пожилым художником Оскаром Кокошкой – в 1930-е его живопись тоже громили на выставках «дегенеративного искусства»… Но сильнее всего действуют сами руины – обугленный столп колокольни, обломки арок и скелет резного декора в пустых окнах. А вокруг медленно, с усталым спокойствием человека, долго боровшегося за нормальную жизнь и потратившего на эту борьбу все силы, живет возведенный заново Гамбург. Летом 1943 года 13-летний Михаэль Энде гостил здесь у своего дяди. Во время бомбежки он был в городе и выжил. Свое первое стихотворение Энде написал именно об этом.
Вещи, которые кажутся безвозвратно утраченными, иногда возвращаются, меняя вид, а порой и значение. Так, руины церкви Святого Николая стали памятником катастрофе и той чудовищной цене, которую людям пришлось заплатить за освобождение от античеловеческой идеологии. Живопись Эдгара Энде сейчас почти забыта. И все же в книгах его сына она живет и продолжается.
Главные события историй Михаэля Энде происходят в промежутке между героем и окружающим его пространством – в области восприятия. Внешний мир у сказочника – вовсе не молчаливый, «плотный» пейзаж, необходимый лишь для того, чтобы герою было где действовать. Скорее, тонкая пленка знакомых предметов – город, машины, прохожие, – а сквозь нее постоянно проглядывает почти не поддающаяся языку живая неизвестность, которая оказывается гораздо существеннее видимого. Но чтобы ощутить ее, нужно сначала уйти в себя и научиться жить с собственной, «внутренней» неизвестностью. Именно поэтому в «Бесконечной истории», которую читает Бастиан, первое испытание героя Атрейо на пути к Оракулу – Ворота Великой Загадки, у которых он должен преодолеть страх перед непостижимым. Второе – Ворота Волшебного Зеркала. Глядя в него, Атрейо придется познать свою внутреннюю сущность.
Но при чем тут полотна отца? На рубеже XIX-XX веков многие художники, писатели и мыслители остро ощутили, что прагматичное повседневное сознание подменяет подлинную реальность упрощенной «механической» картинкой. А она, в свою очередь, искажает взаимодействие людей с миром и друг с другом. Создавая в своих работах образы бессознательного, сюрреалисты, и вместе с ними старший Энде, пытались освободиться от диктатуры повседневного сознания и таким образом прорваться к собственному, ускользающему от оформления и понимания психологическому миру. Этот прорыв «к себе» одновременно оказывался выходом и к сложной, почти неизвестной реальности, отделенной от человека лишь рамкой его самоощущения. «Тайна внутри» и «тайна снаружи» оборачивались проявлениями одной и той же мировой непознаваемости. Если приглядеться, в испытаниях Атрейо из «Бесконечной истории» можно увидеть именно сюрреалистические практики. Само видение реальности в книгах немецкого сказочника выросло из сюрреализма и, конечно, забытых поисков Эдгара Энде.
В детстве Михаэль много разговаривал с отцом. Возможно даже, в этих беседах он и получил настоящее образование, потому что со школой отношения не сложились. Учился Энде крайне плохо, оставался на второй год, и только когда оказался в вальдорфской школе, дело пошло на лад. С отцом Михаэль смотрел и обсуждал картины. Вместе они читали немецких литераторов и мыслителей, в основном романтического и мистического толка, общались с близкими по духу философами. Конечно, это образование не было систематическим. Но оно давало самое главное – осознанный и глубокий взгляд, восприимчивость и привычку самостоятельного мышления.
Еще один «учитель» – мюнхенский сосед, художник Фанти. И здесь вновь вспоминается переродившаяся церковь Святого Николая. Картины Фанти, если они и вправду существовали, потерялись. Остались только имя, всплывающее в рассказах о детстве сказочника, и красивая легенда. Художник – фантазер и маргинал, изрисовавший стены своего дома выдуманными персонажами. Дети такого, разумеется, обожали. Фанти развлекал юных гостей фантастическими историями, которые изобретал на ходу. И разумеется, живость и энергия его воображения остались в памяти Энде. Не отсюда ли вырос сказитель Джиги-Гид из книжки «Момо»?
Завоеватели и собеседники
В «Момо» загадочные Серые господа в роскошных автомобилях и обязательно с сигарами, воруют у людей время. Серьезные, отстраненные, словно рекламные плакаты, внушающие холодноватое восхищение – а как еще нужно выглядеть, если хочешь завлечь человека в сомнительную авантюру? Серые господа убеждают людей «ускориться» и начать экономить время своей жизни. Время – деньги, как говаривал Бенджамин Франклин. Чем быстрее добьешься успеха, тем дольше сможешь наслаждаться счастливой глянцевой жизнью. А Серые господа сэкономленное якобы сохранят в своей Сберкассе. Вот только на самом деле они питаются временем.
В «Бесконечной истории» беда происходит в стране Фантазии. Таинственное Ничто постепенно поглощает ее. Только мальчик из нашего мира, тот самый читатель Бастиан, может стать спасителем. Потому что Фантазия разрушается из-за отсутствия гостей, то есть из-за нас с вами, которые почему-то совсем перестали в нее заглядывать. Эти разные катастрофы, в сущности, очень похожи. Энде пишет о каком-то глубинном нарушении в восприятии современного человека и тех отношениях, которые он выстраивает с реальностью. А герои обеих книг ищут способы это нарушение преодолеть. Но в чем особенность этих персонажей? Почему сказочник возлагает столь ответственную миссию именно на них?
Бастиан – идеальный читатель. Это еще в самом начале выяснили. Момо – девочка-сирота, живущая в руинах старинного амфитеатра и неожиданно нашедшая множество друзей. А все потому что ее дар – умение слушать. Разговаривая с ней, люди вдруг становятся умнее и находят правильные решения для своих житейских трудностей, хотя сама она не говорит им ничего особенного – просто оказывается внимательной (и это уже совсем не «просто»!). Что же касается игр с юными визитерами, то здесь фантазии Момо нет равных. Она умеет изобрести такое приключение, что игроки и разразившуюся над ними грозу не заметят. А что, собственно, отличает ее, идеального слушателя, от идеального читателя Бастиана? Если присмотреться, эти герои очень похожи. Хороший слушатель, как и настоящий читатель, тоже превращает чужие слова в свои – переводит на личный язык, переосмысляет и проживает их, превращаясь в соавтора-собеседника. Он настроен на внутренний диалог со всем окружающим, которое, раз уж с ним можно разговаривать, неизбежно оказывается одушевленным.
«Момо терпеливо выслушивала всех: собак и кошек, цикад и жаб. Она умела прислушиваться к шуму дождя и шороху ветра в листве. И всяк рассказывал ей о чем-нибудь на свой лад. Вечерами, когда ее друзья расходились по домам, Момо еще долго сидела в середине амфитеатра, над которым простирался мерцающий звездами купол неба, и просто слушала тишину. Ей представлялось, что сидит она в середине огромной ушной раковины, внимающей музыке звезд. И казалось ей тогда, что она слышит тихую, но мощную музыку, доходящую до сердца». (Цитата из «Момо».)
Еще одна особенность Бастиана, Момо и ее друзей – их отношения со временем. Вечно спешащие и высчитывающие выгоды каждого спешного шага Серые господа наверняка были бы возмущены, узнав, что некий Бастиан из совсем другой сказки просидел весь день с бесполезной книгой на школьном чердаке. Момо и ее странная команда – пожилой и мудрый подметальщик Беппо и уже упоминавшийся фантазер-сказитель Джиги-Гид – тоже никуда не торопятся. Да и живут они как будто бесцельно. Момо веселит и утешает гостей, Беппо метет улицы, а Джиги-Гид травит байки заезжим туристам. Но что дальше? Никакого плана действий и настоящей цели в конце.
Объяснение можно найти в размышлениях подметальщика Беппо:
«Вот ты видишь перед собой очень длинную улицу. И думаешь: какая же она длинная! Никогда ее не одолеть, думаешь ты… И тогда ты начинаешь спешить. И спешить все сильнее. А поглядев вперед, ты видишь, что путь перед тобой совсем не уменьшился. И тогда ты еще больше напрягаешься – от страха, и под конец ты совсем без сил и не можешь шагу ступить. А улица все еще простирается впереди. Но так делать нельзя… Никогда нельзя думать сразу обо всей улице, понимаешь? Надо думать о следующем шаге, о следующем вздохе, о следующем взмахе метлой. Все время только о следующем… Тогда это доставляет радость; это важно, тогда дело идет хорошо… Вдруг ты замечаешь, что шаг за шагом одолел всю улицу».
Момо и ее друзья сосредоточены на процессе – на жизни как таковой и собственном присутствии в ней. Они живут моментом – возделывают каждый конкретный момент, не позволяя себе и окружающему высохнуть от невнимания. Именно это позволяет им быть чуткими собеседниками реальности.
Третье испытание Атрейо в «Бесконечной истории» – Ворота Без Ключа. Открыть их сможет только тот, кто отказался от всяких намерений, – иными словами, идущий без какой-либо выгоды для себя. Серые господа и их обманутые жертвы придерживаются иного мнения о времени и цели. Они вечно спешат, отбрасывая все ненужное для достижения результата. Происходящее вокруг них – декорации, фон спектакля, где каждому отведена роль марафонца. Игры, созерцание, дружеское общение – непозволительные глупости, пустая трата жизни, которую, если существовать по уму, хорошо бы отдать на достижение цели – того мнимого благополучия, для которого, собственно, время и экономится. Мир Серых господ предельно утилитарен, и каждое действие в нем должно быть захватом, выгрызанием выгоды.
«Его работа больше не приносила ему удовольствия, да это и не имело уже никакого значения. Он нанял еще двоих учеников и строго следил за тем, чтобы они не теряли ни секунды времени. Каждое движение было рассчитано… Фрейлейн Дарии написал он короткое, деловое письмо – что из-за недостатка времени больше к ней не придет. Попугайчика он продал в зоомагазин. Мать он поместил в дешевый дом для престарелых и посещал ее там раз в месяц». (Цитата из «Момо».)
«Последователи» Серых господ – а они своей рекламной магией захватили едва ли не весь город – перестают размышлять о «бесполезном», радоваться и как будто вообще испытывать чувства. Это вполне точный образ. Реальность XX-XXI веков расколдована – ощущение сакрального или просто «живого», самоценного мира выветривается, уступая место утилитарному отношению. «Венец творения» становится единственным действующим лицом планетарной истории – ее «расчетливым» хозяином, который, правда, нередко выглядит неразумным и жестоким узурпатором. Человек-собеседник, настоящие читатель и слушатель – редкость. Реальность сама по себе, если честно, уже мало кого интересует. Она – не участник разговора, но допрашиваемый, из которого любыми средствами нужно вытянуть ответ. Антагонист Энде – человек-завоеватель. Завоевание вместо разговора.
Как-то раз, гуляя по центру Москвы и забредя на Болотную площадь, я наткнулся на странный памятник. Уже после узнал, что это работа Михаила Шемякина «Дети – жертвы пороков взрослых». Памятник, в общем-то, очень простой. Говорит как есть, в лоб, с прямотой ребенка. Вот две маленькие фигурки играют с завязанными глазами. А сзади полукольцом подступают чудовища, каждое из которых олицетворяет какой-то порок.
Центральный – главный, конечно, – отвернувшаяся фигура с маской на затылке и двумя парами рук. Удобно – пока одни скрещены на груди, другими можно заткнуть уши. Ее зовут Равнодушие. Игнорирование живого и жизни как самоценности. Отсутствие переживания. «Паралич души, преждевременная смерть» – как когда-то сказал Чехов. Ведь там, где нет переживания, нет и сочувствия, чуткого отношения к другому. Говоря проще, равнодушие позволяет чужой беде произойти и само с легкостью становится причиной беды. Именно поэтому Шемякин поместил его в центр. Если будете проходить мимо или просто соберетесь погулять в тех местах, присмотритесь к этой фигуре. Она очень похожа на Серого господина.
Встреча двух реальностей
Мир Энде спасают совсем другие герои – хорошие слушатели, читатели, собеседники. И конечно, защитить живое восприятие реальности можно, только отправившись во внутреннее путешествие и одолевая внутренних противников на пути. Так Момо познает свое собственное время – «время жизни сердца», которое как будто точнее других измерений. Страна Фантазия, куда переносится Бастиан Бальтазар Букс, существует, разумеется, не в книжке. Она – из области внутренней жизни и состоит из непостижимых переплетений осознанного и бессознательного. У Момо есть иллюзия внешнего противника – специфическое миропонимание материализовалось в Серых господ. В «Бесконечной истории» отрицательные персонажи бессильны, неубедительны и исчезают при малейшем дуновении ветерка сюжета. Реальную опасность для Бастиана представляют только его личные ощущения, глупые и невзвешенные поступки.
В самом конце… нет, вернее, в промежуточном, не окончательном, – откуда у «Бесконечной истории» возьмется завершение – одна из героинь рассказывает Бастиану о предсказании: «Когда-нибудь, в далеком будущем, люди принесут в Фантазию любовь. Тогда оба мира сольются и станут единым». Может, это и есть смысл всей книги: утопия взаимопроникновения реальностей – видимой и скрытой, их встречи в сочувствующем взгляде наблюдателя-собеседника. Именно поэтому те, кто навсегда уходит из нашего мира в Фантазию, в «Бесконечной истории» становятся безумцами, утратившими в сновидениях самих себя. Поэтому же Бастиан должен вернуться назад с новым, преображенным Фантазией восприятием, способным прозревать за видимыми формами скрытое движение и переживать его, на языке Энде – «любить».
А что это, если не продолжение того настоящего общения, в котором и читатель, и слушатель, подобно автору, превращают чужие слова в свои? Книги Михаэля Энде многослойны и порой туманны, но в итоге всё возвращается к существованию как разговору с действительностью – живой, красивой и таинственной, потому что почти неизвестной. Этот разговор хрупок. «Через одну уже выходить» – разрушился. «Время – деньги» – разрушился. Он затихает – исчезли церковь Святого Николая в Гамбурге и фантастические рассказы соседа-художника Фанти, затерялись его картины и многие работы Эдгара Энде. Но потом вдруг появляется сто́ящий слушатель, и вот – разговор. Вновь, каждый раз по-новому.
