Надежда Травина
Роль известного физика в спектакле исполнил перкуссионист Александр Суворов. Фото предоставлено пресс-службой театра «Практика»
Театр «Практика», уже больше года занимающий пространство Музея Москвы на время капитального ремонта своего здания, представил оперу Николая Попова «Аскет» в постановке Юрия Квятковского. Предпремьерный спектакль столичная публика уже увидела этой весной в рамках фестиваля актуальной музыки SOUND UP. Нынешний же показ – еще одна возможность погрузиться в историю советского ученого и правозащитника Андрея Сахарова – Аскета.
Драматург Михаил Дегтярев изучил материалы биографии, письма и высказывания физика, которые и легли в основу спектакля, придав ему черты документальности, однако, как уверяет команда постановщиков, «Аскет» – это больше чем рассказ о судьбе Сахарова. Это самая настоящая евангельская притча, где герой метафорически повторяет путь Христа. А семь картин – событий из жизни Аскета мыслятся как семь дней Страстной недели.
Все циклично, напоминает нам режиссер, уже в первой картине показывая сожжение на костре Джордано Бруно (актер Илья Барабанов). Привязанный к столбу, монах-ученый в белом халате в считаные минуты оказывается в клубах дыма – но не огненного, а химического, который получили его коллеги в одном из советских НИИ. Художник Нана Абдрашитова намеренно акцентировала одежду и предметы эпохи: ведь несмотря на заявленную условность и обобщенность действия, этот спектакль все же о великом изобретателе, существовавшем в советской системе. Появление Андрея Сахарова во второй картине тут же заставляет вспомнить спектакль Хайнера Гёббельса «Макс Блэк, или 62 способа подпереть голову рукой», который до сих пор идет в Электротеатре Станиславский. Здесь мы также видим ученого, одержимого своими идеями: «[С детства] меня очень волновала возможность свести все разнообразие явлений природы к сравнительно простым законам взаимодействия атомов…» Он декламирует текст и одновременно выстукивает пальцами по печатной машинке, лихорадочно перебирает самозвучащие инструменты на письменном столе, трогает приборы. Однако в образе Сахарова не драматический актер, а музыкант, профессор Гнесинки, перкуссионист Александр Суворов. Несмотря на свой дебют в музыкальном театре, он был на сцене органичен и убедителен.
Итак, самое страшное случилось: водородная бомба изобретена, о чем свидетельствует неумолимый отсчет времени, бег электронных цифр на корпусе устройства (видеограф – Александр Плахин). Но после испытаний и той самой гонки вооружений Аскет осознает опасность собственного изобретения – и начинаются христианские страдания. Режиссер подчеркивает не столько факт публичной порки Сахарова, последующую ссылку в Нижний Новгород, голодовку и прочее, сколько его внутреннюю трансформацию, разлом души. Сломленный и опустошенный, физик пытается поймать сигнал на старом радиоприемнике, чтобы услышать речь жены в момент вручения ему Нобелевской премии (в спектакле звучит запись голоса Елены Боннэр). Так, с верой в свои убеждения и в правильность созданного, герой идет на распятие – оказывается прикованным, как Витрувианский человек да Винчи. Страшный суд свершился, безжалостные обвинители (актеры Мастерской Брусникина) произнесли свой страшный приговор, и наступил последний, седьмой день. Аскет попал в некое идиллическое светлое пространство (рай?) и наконец обрел долгожданный покой.
Николай Попов дал подзаголовок своей опере – «Страсти по Андрею», отсюда и параллель с евангельским сюжетом. Структура «Аскета» также опирается на модель баховских пассионов (Страстей): декламационные реплики Сахарова – это словно речь Иисуса, которую комментирует хор (солисты Хорового театра Бориса Певзнера). Композитор написал полноценную хоровую оперу, стилистически отсылающую и к массовым сценам опер Мусоргского, и к хоровой остинатной полифонии Орфа или Онеггера, и к русскому знаменному пению (опера заканчивается фактически молитвой «Господи, прости»). При этом голоса становятся частью суперсложного электронного саунда, который также объединяет в себе «живое» звучание солистов Центра электроакустической студии Московской консерватории, синтезированные тембры и даже специально сконструированные шумовые инструменты (релефон). Эта гигантская пространственно-акустическая партитура, часть которой рождалась непосредственно в стенах Музея Москвы, обрушивалась на публику словно научно выверенным каскадом звуков, призвуков, шумов, но, как и у Баха, вызывала эмоциональный отклик. Есть какой-то мрачный символизм в том, что спектакль об изобретателе бомбы и неугодном правозащитнике показали именно сегодня, но «Аскет» все же о другом. В финале оперы герой, как и Андрей Сахаров в жизни, говорит своей жене о том, что помогло ему пережить все испытания: «Знаешь, я вывел формулу любви. Корень квадратный из истины равняется любовь».
