Дарья Курдюкова
Фото сайта mmoma.ru
Среди российских институций Московский музей современного искусства был в авангарде регулярного пересматривания собственной коллекции с разных ракурсов. Взамен постоянной экспозиции много лет музей представляет долгосрочные проекты-аранжировки собрания, тематизируя его и показывая, что современное искусство дает огромное количество точек зрения на мир и на себя. В 11-й выставке кураторы Мария Доронина и Владимир Прохоров собрали произведения, связанные с тем, как в XX – начале XXI века было пересмотрено понятие «образ».
Терминология существует для удобства, но то и дело дает слабину. Слова «изобразительное искусство» охватывают и изображение как процесс, и его же как фиксацию облика, и образ как нечто не всегда с этой фиксацией связанное, что-то, что глубже простого изображения. Хороший термин, только недостаточный. XX век с его абстрактным, нефигуративным искусством, с перформативным переворотом, с концептуализмом, – этот термин расшатывал, задавая все новые вопросы о том, что можно изобразить, а что можно отражать лишь опосредованно, когда заданы траектория и интонация, но работу зритель достраивает в голове.
«Простые формы» намеренно сохраняют автономию разделов: тут не нарратив «от» «к» (от нарратива зачастую уходят и сами работы), а обозначение разных подходов в работе с образом. Тем не менее от первого к последнему залу проект идет как бы от дома к дому, словно беря в скобки сказанное между этими залами. Айни Тойфель родилась в Берлине в 1933 году, в 1945-м пережила бомбежки Дрездена, в 1966-м сделала литографии, напоминающие детские рисунки. Они и входят в серию «Вопросы ребенка»: «Почему так много разрушенных домов?», «Где люди, жившие в этих домах?». Ничего конкретного, ребенок на фоне зданий, почти наивная форма, которой и посвящен раздел. Во втором случае город попадает в главу рассуждений о движении и статике, об урбанистическом ландшафте как пространстве отчуждения. У Тимофея Парщикова что в промышленном фотопейзаже Магнитогорска, что в зимней московской перспективе с черно-белой окраиной, где единственным цветным пятном остался не менее тоскливый пейзаж, написанный на стене, – кажется, можно только потеряться, раствориться, не быть. Фотография здесь дает условную конкретность, пейзажи живут в вакууме времени.
От более четких, понятных трансформаций – связанных с «примитивной» формой, с созданием личных альтернативных универсумов, с аскетизмом образа и его уходом в геометрию, с приоритетом идеи над формой в концептуалистских практиках, с влиянием кинокадра на изобразительное искусство, – выставка движется к более широким проблемам. О том, например, насколько поддается «дешифровке» субъективное ощущение, личный опыт – или о том, насколько дистанция по отношению к представленному затуманивает восприятие образа.
В проекте объединены очень разные подходы к искусству и к тому, как вообще художник работает с образом. Он оказывается сгустком отчаяния, которое невозможно изжить, в скульптурах-знаках Вадима Сидура «Памятник концлагерю», «Павший на бегу», «Инвалид». Образ как молчание появляется в «Прозрачности. Квадрате» Олега Кулика в зале о геометризации форм. Навязшие в памяти воспоминания о «Черном квадрате» как наивысшем, супрематическом искусстве теряют актуальность вместе с иронической заменой материала. Прозрачный пластик превращает работу в отражение того, что вокруг – и это «вокруг» может оказаться пустотой. Образ как отклик на имперские амбиции у Тимура Новикова превратился в серию с памятниками пионерам в пышных обрамлениях, у Гриши Брускина стал таблицей культурных стереотипов, типажей, окаменевших в памятники, – один мечтает о Coca Cola, другой отмечает дружбу народов, третья идет с пулеметом наперевес, а у Рината Волигамси этот отклик показал сюрреализацию пятиконечной звезды, прирастающей все большим числом «щупальцев».
XX век кардинально изменил оптику и облик того самого «изобразительного искусства», поскольку одним из лейтмотивов времени стал разговор о травме. Как известно, этот же век понял, что именно изобразить травму зачастую невозможно. Неадекватно. К этому вопросу возвращаются разные произведения «Простых форм», по-своему на него отвечает Елена Ковылина перформансом 2005 года «Мадонна со скрипкой». Пока у нее за спиной девушки возвышенно поют, Ковылина держит скрипку на коленях, когда все замолкают – разбивает ее. Привычным, «прежним» языком реагировать на современность уже нельзя. «Простые формы» смотрят, как меняется и понимание образа, и его восприятие. Образ – это вопросы, которые мы способны задать.
