Ася Заславская: "У человека не так много тем, которые его по-настоящему волнуют"

Мои работы – попытка разгадать загадки из жизни, говорит Ася Заславская. Фото Александра Воронина

Выставка Аси Заславской «Один к одному», продленная до 12 июля в тульском кластере «Октава», включена в параллельную программу IV Биеннале уличного искусства АРТМОССФЕРА. Сквозной мотив «Одного к одному» куратор Моника Норс определила как «двойственность понятия дома: он то принимает очертания жилища, то обитает внутри человека». О проживании и переживании времени, о сформулированных и дистиллированных высказываниях, о пространстве, в котором есть место чуду, и об универсальном языке Ася Заславская рассказала корреспонденту «НГ» Дарье Курдюковой.

Инсталляции "Ser With" (на первом плане) и "Люблю". Фото: Лаура Кудрявцева

– У меня нет какого-то плана, ты делаешь работы, потому что не можешь их не делать. Я не связываю специально предыдущие вещи с новыми. Но, наверное, когда они завершены, их проще воспринимать как единое целое. Все происходит на интуитивном уровне. Более того, на выставке «Один к одному» связи мы находили вместе с куратором Моникой Норс, которая мне очень помогает.

– Она придумала связать работы и разделы темой дома?

– Да, причем эту объединяющую тему Моника сформулировала в том числе и для меня самой. Она уменьшила количество работ, и я вижу, что иногда она лучше меня понимает, как нужно рассказывать. Кстати, осенний проект «Куда дует ветер» мы придумали именно с Моникой. Он родился в процессе разговора о состоянии, в котором все мы находимся. Но состояние еще не было сформулировано, не было темы, все началось с формы, которая в итоге помогла понять содержание. Иногда художников обвиняют в том, что они не думают над какими-то вопросами. Но иногда требуется время, чтобы что-то сформулировать.

– За прошедший год с лишним сталкивались ли вы с цензурой?

– Цензура есть всегда. И она есть везде. Почему-то люди совсем не обращают на нее внимания в других сферах жизни. А во многих институциях есть самоцензура. За этот период не прошли цензуру пять или шесть моих проектов. Четыре были старыми, прежде их показывали, и все было в порядке.

– Форма работ в вашем случае – одновременно и содержание. Для вас как человека с образованиями реставратора и архитектора первична идея или форма?

– Есть некоторое количество идей, которые живут внутри меня своей жизнью, медленно созревая, и еще какое-то количество идей, которые «горят», – их нужно реализовывать срочно. Бывает по-разному, важна художническая честность прежде всего по отношению к себе. Например, инсталляция «Люблю», оказавшаяся на нынешней выставке среди самых популярных работ, несмотря на то что там стоит 2023 год, вообще-то одна из самых старых. Я придумала ее восемь лет назад как уравнение, но формы не было. Я думала сделать ее то из большого количества лампочек, то из неона. Больничные лампы, зажигающиеся в разных сочетаниях и варьирующие фразу «Не я не тебя не люблю», появились только в этом году. «Движение», наоборот, возникло из желания поработать со строительной сеткой. Ведь это форма, ставшая содержанием: она символизирует скрытые изменения, условное здание за ней может быть бережно отреставрировано, а может быть снесено. Единственный раз, когда я до последнего момента ничего не понимала про будущую форму, – работа «Blood, Tears and Sweat» («Кровь, пот и слезы»). Я решила, что это будет вышивка бисером на холсте, но не знала, что она окажется «картой» того, как слезы текут по щекам, не знала, что часть бисера не будет зафиксирована. Когда руки это делали, мозг еще не понимал. У Юрия Погребничко в одном спектакле говорят о том, что мозг принимает решения до того, как их приняли мы, и когда мы говорим «мой мозг», еще большой вопрос, кто чей.

Видеодокументация перформанса "6/8". Фото: Варвара Топленникова

– Образование дает свободу. Думаю, в моем случае оно сильно повлияло на способ работы с формой и смыслами. Я ходила в архитектурную студию Михаила Лабазова «ДЭЗ № 5». Потом было реставрационное училище, где нам говорили о том, что интервенция в форму должна быть минимальной. Как сказал итальянский историк искусств Чезаре Бранди, «там, где начинается гипотеза, заканчивается реставрация». А потом я закончила МАРШ (Московскую архитектурную школу). Дипломный год я училась у Кирилла Асса и Юрия Пальмина. В качестве самого первого задания нам раздали по две карточки. На одних были репродукции картин, мне попалось «Аббатство в дубовом лесу» Каспара Давида Фридриха. А на других – архитектурные планы: от древнегреческих сооружений до советских планов со всеми их стандартами и т.д. Картину нужно было представить в виде плана с карточки. В моем случае были только стена аббатства и кладбище, из этого предстояло «вытащить» план картины. То есть картину нужно было воспринять как пространство, в котором может произойти какое-то событие. И мой нынешний «Город N» – это пространство «декораций», которое вышло на первый план и вдруг стало пространством содержания.

– «Город N» появился из желания поработать в иконописной технике и с обратной перспективой?

– В целом я интересуюсь очень разным искусством. Мне очень интересно религиозное искусство. Например, Андрей Рублев, то, что он отказался в «Троице» от принятых канонов, те смыслы, которые он сумел выразить в строгие времена, когда искусство существовало именно в рамках канонов. Обратная перспектива сама по себе, конечно, интересна, но ее невозможно отделить от того, зачем она применялась. «Как это сделано» и «что сказано» неделимы. У человека вообще-то не так много тем, которые его по-настоящему волнуют, и религиозные искания – из их числа. В этом направлении у меня все началось с «Исихазма», шло параллельно с моей учебой на реставратора, когда нам рассказывали не только о технологии, но и о религиозных аспектах. Эти размышления живут во мне постоянно, но «Город N» появился, как вспышка: я шла по городу, увидела какие-то мозаики в храме и вдруг поняла, что именно хочу сделать.

Город N. Фото: Варвара Топленникова

– О том, что люди меняются, но есть вещи вечные: дерево, река – как и 2000 лет назад. В этом городе нет изображений святых, это место, где может случиться чудо. Я сразу придумала название «Город N», и тут началась СВО, у работы появился еще какой-то новый смысл.

– У вас есть проекты «6/8» об осетинском свадебном обряде, «Ser With», сделанный по мотивам осетинской легенды о спасшей сирот осетинской женщине, на триеннале в «Гараже» была работа «Свободное место» с отсылкой к кладбищу в Грозном. Почему вас так интересуют именно Осетия и Чечня?

– Это связано с фестивалем «Аланика», на котором я сначала оказалась как зритель в 2014-м, потом участвовала в молодежном форуме «ART Кавказ NEXT», это часть «Аланики», – а потом и в ней самой. Через знакомство с этим местом и с людьми произошел импринтинг.

– На меня ваши работы воздействуют прежде всего эмоционально, и в этом смысле, наверное, так же непосредственно, как, скажем, музыка. В моем понимании у них универсальный язык.

– Я сама люблю универсальное искусство, то, которое можно понять и прочувствовать. Работы – попытка разгадать загадки из жизни. Например, «Календарь» – загадка о том, как существует время и как оно нами определяется. Мы же живем не днями и не месяцами, а моментами, существующими вне нашей воли. Причем в 2017-м я делала эту работу с настоящим движущимся бегунком от календаря, прикрепленным к холсту. В 2020-м, в разгар пандемии, я решила бегунок написать, то есть сделать неподвижным. А в конце 2021-го «Календарь» появился на зеркале. Для меня важно «вычищать», дистиллировать идеи. Есть высказывания законченные (дистиллированные), а есть сформулированные. «Календарь», «Люблю» – дистиллированные.

Куда дует ветер. Фото: Тася Спектр

– Есть те, кто интересен, те, кто цепляет, когда нравятся темы, о которых говорит, но не то, каким языком – это же как с людьми. И это может меняться. Есть художники, которыми восхищаешься, хотя они тебе не близки. Мне нравится универсальный язык, и мне кажется, современное искусство к нему идет. Поэтому я очень люблю спектакли Юрия Погребничко. Его «Магадан» – гениальное произведение, оно едино, в нем происходит магия, которую я для себя не могу расшифровать. Я не понимаю, в какой момент происходит щелчок, и ты начинаешь плакать, почему выходишь со спектакля абсолютно счастливой.