Больше Нью-Йорк, чем Петербург

Холодный интеллектуальный поединок – торжество логики Порфирия Петровича и поражение Раскольникова. Фото с сайта www.bdt.spb.ru

В Большом драматическом театре им. Г.А. Товстоногова состоялась премьера спектакля по мотивам романа «Преступление и наказание» с подзаголовком «Сны и страдания Родиона Романовича Раскольникова», созданного постановочной группой из Японии. Режиссер и автор инсценировки – Мотои Миура. Его творчество знакомо в России по спектаклям «Чайка» и «Дядя Ваня», которые зрители видели на сцене БДТ в 2016 и в 2019 годах.

Ожидания увидеть спектакль с отчетливым японским акцентом не оправдались. В сознании возникали параллели с «Мифом о Сизифе» Альбера Камю, в духовной жизни которого Достоевский играл большую роль. Но прежде чем Камю создал это эссе (1942), русский философ Лев Шестов написал труд «Ницше и Достоевский» (1903), предвосхитив некоторые положения философии экзистенциализма. В спектакле японского режиссера прочитываются идеи Камю, рифмующиеся с выводом Камю: Сизифа можно считать человеком счастливым. В Эпилоге Достоевский пишет: «Раскольников не раскаивался в своем преступлении… Вместо диалектики наступила жизнь». Раскольникова также можно назвать человеком счастливым.

Об этом спектакль Мотои Миуры. В нем заняты молодые актеры, но старуху-процентщицу играет Татьяна Бедова, незабываемая Сонечка Мармеладова в фильме 1969 года Льва Кулиджанова. В крошечной роли процентщицы Татьяна Бедова запоминается как олицетворение кротости, смирения и доброты, тем самым усугубляя трагическую вину Раскольникова, хотя такое решение образа противоречит характеристике Достоевского – «вошь». Режиссер дает волю темпераменту Раскольникова (Геннадий Блинов). Но темперамент подчинен мысли. Студент-мыслитель воплотил на деле свою философию, доказав себе, что он «не тварь дрожащая», но личность. Долго носимый и наконец воплощенный замысел, принесший ему и его близким страдания, привел его на путь прозрения, раскрыв философию трагедии, которую он постигает не умозрительно, но на своем опыте.

Сложнейший диалог Раскольникова и Порфирия Петровича (Руслан Барабанов) разыгран как шахматная партия. На память приходит блистательная сцена Смоктуновского и Тараторкина в фильме Кулиджанова, в которой диалог велся на острие иглы настолько тонко, что, зная, чем этот диалог закончится, сердце все равно учащенно билось. В этом спектакле ведется как будто будничный разговор. Собеседники искусно выстраивают свои ходы. Холодный интеллектуальный поединок – торжество логики Порфирия Петровича и поражение Раскольникова, прежде всего в его собственных глазах. С этого момента начинаются истинные, не философские страдания Раскольникова, кульминация которых – его приход к Соне (Александра Соловьева). Внутренне не смирившийся Раскольников просит, чтобы она прочла главу из Евангелия о воскрешении Лазаря. Разительный контраст между истово верующей Соней и Раскольниковым, который не силах справиться со своей гордыней. Этот эмоциональный эпизод, столь важный для понимания Достоевского, один из запоминающихся.

Спектакль концептуальный, но при этом актерский, за что поклон и благодарность Мотои Миура: страстотерпица Катерина Ивановна (Елена Осипова), открытый добру верный друг Разумихин (Дмитрий Каргин), вечно пьяненький совестливый Мармеладов (Рустам Насыров), очаровательная, преданная брату Дунечка (Екатерина Старателева). Эмоциональный накал растет от эпизода к эпизоду. Немаловажную роль играют возникающие время от времени крики, вырывающиеся из нутра персонажей и задающие с быстротой мысли темпоритм действию.

Особую атмосферу создает колокольный звон, доносящийся из ближайших на территории Раскольникова храмов – Спаса на Сенной, собора Николы Морского, из Казанского. Незамысловатая песенка «Мальбрук в поход собрался» и ставший народной песней романс Дюбюка на слова Кольцова «Хуторок», упоминаемый в романе, создают звуковую атмосферу. Дрожащий свет (художник по свету Ясуъиро Фудзивара) вызывает чувство тревоги.

Лирическую ноту в этот жестокий спектакль вносит «Пушкинский вальс» Прокофьева (саунд-дизайнер Рейко Токухиса). Сценография Итару Сугияма подчинена режиссерскому замыслу. Огромный, во всю сцену выстроенный станок с площадками на разных уровнях на фоне глухой стены, выходящей на двор доходного дома, где обитает Раскольников, – образ узнаваемый и много говорящий. Но каждая стена петербургских дворов-колодцев имеет свою физиономию. Стена Итару Сугияма напоминает более Нью-Йорк, чем Петербург. Но это всего лишь субъективный взгляд петербуржца.

Спектакль, отмеченный темпераментом мысли и эмоциями крупных планов, оставляет глубокое впечатление. Японские постановщики и русские актеры еще раз доказали, что Достоевский принадлежит миру. 

Санкт-Петербург