Елизавета Авдошина
Александр Горбатов исполнил роль гусара в «Повестях Пушкина» Вахтанговского театра. Фото с сайта www.vakhtangov.ru
Есть в московских театрах безусловные пушкинские шедевры, идущие не один год на радость и зрителям, и самим театрам, и учредителям, радеющим за большую долю русской классики в репертуарах. Но вот если вдруг мельком оглянуться, оказывается, что наследию Александра Сергеевича сегодня не так уж спокойно живется на театральной сцене. Прямо как в гоголевском «Ревизоре»: «Ну что, брат Пушкин?» – «Да так, брат, – отвечает, бывало, – так как-то всё…»
Беда больших юбилеев в том, что созданное под дату, а не по вдохновению имеет странную судьбу. Кажется, золотую русскую классику ставить актуально всегда – и сегодня, и завтра. Но вот поди ж ты: поданное к нужному часу не всегда оказывается свежим. Премьера сезона в Вахтанговском театре – «Повести Пушкина». Это первая постановка Анатолия Шульева в статусе главного режиссера театра. Ученик Римаса Туминаса продолжает линию мастера. В новом спектакле внешне можно найти все признаки стиля знаменитого литовца. Тут и переплетение лирики с драмой и комедией, когда драматическое вдруг пробивается лирическим, щемящим, даже юродивым. Усадебный век русской классики показан через квинтэссенцию эпохи – мундиры особенно хорошо смотрятся на пустой, гулкой сцене, а пылкие страсти романтического века оттенены современными чувствованиями. Выделяется пластический язык, на который переходят актеры, желая выразить невыразимое. Наконец, властвует всепроникающая музыка. Словом, картинка узнаваема.
Но картинка эта словно без души: актеры переигрывают, мелодраматические аранжировки, призванные, видимо, вызвать эмоции зрителей взамен нераскрытой актерской энергии, режиссером избыточно педалируются. Непростой вопрос, где заканчивается вдумчивое ученичество и начинается слепое подражание в театральной режиссуре, хотя с уверенностью можно сказать, что спектакли Шульева в Театре Маяковского, особенно по Островскому – и «Бешеные деньги», и «На всякого мудреца…» в разы более самобытны. Видимо, ответственность и новой должности, и большой академической сцены, и, возможно, трепет перед солнцем русской поэзии – не дают пока режиссеру действовать свободно, хотя ремеслом он владеет.
Да и прочувствовать жанр новеллы оказывается куда сложнее, чем поставить готовую пьесу: отсутствие хорошей инсценировки уводит постановку в литературный театр, где рассказчик (Человек дороги – хорошая роль Валерия Ушакова) становится самым заметным героем. Хотя «Повести Белкина» глубоко театральны уже по своей остросюжетной, мистификационной природе.
Но важно и другое. Чтобы наверняка увидеть аутентичную историческую среду на сцене, конечно, стоит идти в Малый театр, в вопросе реконструкции эпохи ему нет равных. Все другие театры больше нацелены на интерпретацию. В вахтанговской премьере нет «машины времени»: пушкинские герои, хоть и существуют в условном пространстве, но действуют в рамках своей эпохи, исторически точно пошиты и костюмы (художник – Мария Данилова). Но небрежность, с которой режиссер обращается с историческими нюансами, размывает и конфликт, и характеры, и художественный мир спектакля, который построен на антитезе реализма и игры. А убедительность первого – залог легкости последней.
Взять «Барышню-крестьянку»: дочь помещика Муромского (Анна Чумак) переодевается крестьянкой, чтобы встретиться с молодым барином Берестовым (Константин Белошапка) неузнанной, так как отцы их враждуют. Кажется: раздолье театральности, но кроме переодевания актрисы, преображения не происходит. Отчего-то и диалект появляется южнорусский, хотя все герои Пушкина родом из северных губерний, что Болдино, что Михайловское, – все это окающие говоры. Алексей учит Лизаньку грамоте, и вместо «буки» и «веди» актер складывает два слога слова «про-щай», чтобы начать зачитывать стихотворение. Эффектный постмодернизм или отсутствие банальной логики? Весь конфликт стариков Муромского, сыгранного народным артистом Юрием Шлыковым, и Берестова в исполнении заслуженного артиста Александра Рыщенкова сведен почти на нет отсутствием внятных характеров, тогда как столкновение западничества и славянофильства у Пушкина – неисчерпаемый источник комического в повести...
Сказать, что актеры играют надбытовые образы, тоже не получится. Ведь в «Станционном смотрителе» предельная степень унижения Самсона Вырина (Рыщенков), у которого гусар Минский выкрадывает любимую дочку, произрастает из социального типа маленького человека. Минского, как и Сильвио из «Выстрела», играет Александр Горбатов. Выпускник Щукинского училища, звезда телефильмов («Тихий Дон», «Шаляпин» и др.), артист был приглашен в труппу в текущем сезоне, и премьера поставлена во многом на него – статного типажного красавца. И если уж сравнивать версию театра с экранизациями «Повестей Белкина», то «Барышня-крестьянка» с Василием Лановым и Леонидом Куравлевым 1995 года остается недосягаемой вершиной по тонкому психологизму и искрящемуся комизму. А вот со «Станционным смотрителем» Сергея Соловьева с молодым Никитой Михалковым спектакль как раз может потягаться в роскошной роли разгульного гусара – жовиального подлеца.
Сегодня много говорят о том, что нельзя «перевирать» классику. Но зачем нужно «школьное» воспроизведение классики, оторванное даже от своей почвы? Вот и выходит в лучшем случае стилизация. Феномен советского кинематографа, наверное, в этом и заключался (помимо высочайшей культуры профессии, разумеется, не терпящей приблизительности) – за неимением возможности честно разбираться в настоящем, режиссеры и актеры вглядывались в прошлое предельно тщательно – и восстанавливали портрет эпохи по крупицам.
Уходит не только культура подлинного интереса к истории, но и культура поэтического слова. Читать пушкинские строфы со сцены сегодня мало кто умеет. Поэзия на сцене – одна из проблем воспитания современного актера. А Сергея Юрского давно нет с нами...
В театре «Школа драматического искусства» (ШДИ) камерный спектакль «Граф Нулин» идет уже 10 лет, когда в Год литературы актеры самостоятельно подготовили инсценировку комической поэмы. Милая поэма-водевиль с ярко выраженной драматической коллизией о неудачном адюльтере молодого франтоватого графа (шуточной пародией на высокую античную трагедию) имеет большой сценический потенциал. Идея – прекрасна. Каково же воплощение?
ШДИ в принципе давно растерял свою уникальность и уровень (корпуса великих пушкинских спектаклей Анатолия Васильева тут уже давно не существует), игровая структура давно понимается здесь буквально: каждое слово актеры изо всех сил пытаются проиллюстрировать, каждую строчку перевести в прямолинейное действие, ничтоже сумняшеся нарушая главную «заповедь» поэтического театра – дать зрителю услышать музыкальность рифмы. В погоне за мнимой развлекательностью актеры суетятся, гримасничают, рвут горло в романсах под гитару – и даже не замечают, что Александр Сергеевич, чей портрет скромно стоит у «кулисы», похоже, давно вышел вон. Разве что дверью не хлопнул.
