Дарья Курдюкова
Современным искусством заселили бывшую больницу. Фото агентства «Москва»
Импозантный классицистический особняк Никиты Демидова-младшего на Новой Басманной, 26 многое и многих пережил с XVIII века, а с середины 2010-х, когда как нерентабельную закрыли работавшую тут 6-ю больницу, пустовал. Кураторы Катя Бочавар и Мария Салина придумали проект «Будущее воспоминаний», заселив дом современным искусством. Выставка-экскурсия по объекту культурного наследия федерального значения сделана при поддержке крупного девелопера, работает до конца апреля – вход бесплатный (по регистрации). Что именно в здании будет потом, не сообщается.
Когда при Петре I Новая Басманная стала частью царской дороги, слобода сделалась страшно привлекательной для жизни. На месте дома 26 сначала купил участок Николай Головин, выстроив деревянные хоромы. Особняк тут появился при следующем владельце, Никите Демидове-младшем из династии металлургических магнатов Демидовых, еще в 1720-х владевших восемью из двадцати профильных заводов в России. Богатство не сделало Никиту Демидова счастливым в личной жизни, о чем здесь любят рассказывать: купеческая дочь Софья Ширяева замуж вышла, но Демидову всегда предпочитала более харизматичных возлюбленных, с которыми от него и сбегала, от избытка чувств прихватив что могла, дабы было на что кутить. Обустроив особняк на Басманной, Демидов в итоге там почти не жил, а после его смерти в начале 1800-х годов здание выкупил Михаил Голицын, к которому съезжались гости, в том числе чтобы взглянуть на знаменитую коллекцию европейского искусства. Та была вывезена и спасена от пожара 1812 года, сам особняк выгорел, но не погиб вовсе, породив легенду об обшивке фасадов демидовским железом. А Голицын в 1820-х разорился. Собрание пустили с молотка в Париже, здание в начале 1830-х выставили на торги. Сюда вселился Сиротский дом, и к особняку пристроили домовую церковь Успения св. Анны, чья апсида сохранилась до сих пор. Следующим «обитателем» с 1876-го была больница для чернорабочих, во Вторую мировую войну ставшая военным госпиталем, потом 6-й клинической больницей – до середины 2010-х.
«Будущее воспоминаний» к призракам прошлого тактично. Помнит, как может холит, хочет поговорить. Диалог ведет то с нежной меланхолией, то с иронией, тоже, в общем-то, нежной. Частью сюда удачно вписаны уже существовавшие произведения, частью – созданные под выставку. При этом многие из них рифмуются и друг с другом. Самый выигрышный зал, собственно, почти единственный, что более или менее сохранился, встречает сводами и колоннами. Краска нещадно шелушится, и эту «патину» времени кураторы зарифмовали с «Деревянными голландскими портретами» Нестора Энгельке и «Фанерным Летним садом» Александра Шишкина-Хокусая. Первый, отправляя привет голицынскому собранию и отталкиваясь от классической живописи в целом, заменяет ее «топорописью», так что знатные модели как бы оказываются поедены временем. Фанерные силуэты «скульптур» второго – как декорации (с таких макетов Шишкин-Хокусай начинал работу и как сценограф. Вместе с тем материал намекает на ироничную фейковость, временность торжественного духа, все можно быстро собрать и разобрать, внести и вынести до следующего случая. К другой ветви рода Демидовых – к Прокофию Акинфиевичу (учредителю Воспитательного дома, на который он указывает на хрестоматийном портрете у Левицкого) – адресует «Плоский фонтан» Вильгения Мельникова. Тот Демидов для усадьбы в Нескучном саду заказал фонтан, чашу которого поддерживают мальчики – олицетворения Волги, Днепра, Дона и Невы. Мельников новый фонтан смял экскаватором, этим жестом решив все-таки вернуться к дому на Басманной, «чьи классические формы деконструированы временем и историей».
Никакого Алешеньки усадебная биография не запомнила. Стараниями художника Яна Посадского он стал мифическим персонажем, оставшимся за кадром одноименной инсталляции. Кадр в данном случае – лист ржавого железа во всю стену, испещренный вихрящимися линиями гравировки. Это одновременно отсылка к глубине сибирских демидовских руд и к мифическому демидовскому железу, якобы покрывавшему фасады и уберегшему в пожар дом на Басманной, за кадром же – Алешенька как «мифическое дитя» промышленника, genius loci. «Хлеб воспоминаний» Серафимы Красниковой тоже пытается связать географию с людьми. Условные физиономии круглых булок символизируют и семейство Демидовых, и их особняк (с «портретом» на каравае), и улицы. Басман – царский хлеб, который пекли для царя и знати. Название улиц могло произойти и от пекарей-басманников, и от клейма – басмы.
К меланхолии памяти, хранящей зыбкие силуэты прошлого, перебрасывают мостик лиричные инсталляции Ани Желудь («Персональное пространство»), Ольги и Олега Татаринцевых («Пока кто-то знает»), Александры Павловской («На поверхности») и Семена Агроскина («Увидеть и понять»). Железные остовы предметов обстановки, обращенный к окну стул с чьим-то пальто, пожухшие зеркала с едва видимыми выгравированными изображениями, живописные оконные рамы и двери – все они обратились в тени событий, связывая конкретику частной памяти с человеческой ностальгией вообще.
Управляет ли память временем или наоборот, в жизни каждый раз решается индивидуально и заново. Но отдельное посвящение времени здесь, конечно, должно было быть. «Кристаллы времени» Сергей Катран запустил колбами песочных часов в аквариумы. Пока одни как будто неподвижны, другие плывут, подпрыгивают, меняются местами, подстегиваемые работой компрессоров. По задумке художника, через 1000 часов кристаллы времени восстанавливаются и могут вернуться в колесо времени для генерации свободного времени. Отличная утопия о том, что, потратив уйму времени, может быть, можно немножко и выиграть.
