Дарья Курдюкова
Работы Ланы Морозовой балансируют на грани дизайн-объектов.
Фото предоставлено галереей «Триумф»
Выпускница Школы Родченко, молодая художница Лана Морозова в последние годы активно участвует в выставках, в частности, работая с текстилем, что сейчас в тренде. Среди ее постоянных материалов еще керамика, дерево, архивные снимки, мемы и песни. Ее темы – мир эмоций, и теперешних, и ностальгически возвращающих к детству в родном Татарстане. Сделанная с куратором Полиной Могилиной и состоящая из новых объектов 2025 года выставка «Моң» – как раз о детстве.
Эквивалентов у вынесенного в заглавие понятия нет. Согласно татарско-русскому словарю, это «грусть, тоска, печаль, кручина, мелодия, напев, гармония, задушевность, лиризм».
Работам Ланы Морозовой свойственна декоративность, так что все эти из дерева и керамики созданные мама-папа, зима, игрушечный медвежонок, запаковывающая во сто одежек зима, первый поцелуй, первый ребенок, второй, тряпичные ангелы, собирающие керамические ягоды и т.д. балансируют на грани дизайн-объектов. Они развешаны вдоль стен, как сувениры и в первом, и во втором значениях слова. И как вехи среднестатистической жизни, чему, в свою очередь, помогает обобщенность. Тут образы, а не изображения, потому они архетипически лишены портретности. Полуигрушечный текстильный вообще-ребенок верхом на барашке, опять-таки полуигрушечные, с поплывшими в веселье лицами вообще-родственники-или-знакомые, играющие на аккордеонах, – что-то необязательное, не имеющее отношения к социальной лестнице и всему прочему, но накрепко застревающее в памяти именно вехой.
У выставки есть внутренняя динамика, но совсем небыстрая, именно что как в песнях да напевах. С рефренными возвращениями к условным образам родных, ягодным полянам, дому, сколоченному из досок, со светящимся окошком чердака, из которого глядит козленок, который никогда не сможет спуститься вниз по деревянной приставной лестнице (конечно, инсталляция Ѳй, «дом», может быть названа только на родном языке). А это как будто бы значит – не повзрослеет, не убежит и вообще не изменится. Все они флешбэками обживают экспозицию, собственно, звезды-вспышки тут тоже на каждом шагу. Изредка они заслоняют лица, словно то ли заблюренные, то ли оставляющие простор сентиментальной зрительской эмпатии: на этом месте может быть ваше лицо.
Самая веселая метафора – а-ля маленькие детские пианино на ножках, топчущих сено: «Козлята по имени: Нотка, Звенигород и Вита». Звени, Нотка, буди Жизнь?.. В центральной комнате ностальгического выставочного маршрута они играют на конструирование собственного утраченного (или как раз наоборот, не утрачиваемого по определению) рая – ровно напротив наивные ангелы суетятся с корзинами вокруг ягод, приобретая от земной забавы несколько вороватый вид.
Сентиментальность – с «почерком» детского альбома, с ягодами (красными для ангелов, черными для аккордеонистов), которые тоже живые и потому с физиономиями, – иногда кажется почти нарочитой. На то и ставка. Обозначенная куратором «трогательность юношеских воспоминаний» говорит и о фактурном разнообразии, тактильности арт-терапевтического свойства, если речь идет не о выставочном пространстве, а о мастерской художника или частной коллекции. В юности то и подкупает, что Морозова пока не боится быть ни сентиментальной, ни простодушной, ни смешной, превращая уязвимость в стратегический ход.
