Виталий Третьяков У ВЫДАЮЩЕГОСЯ советского журналиста Ярослава Голованова был роман, который теперь, видимо, мало кто знает, помнит и тем более читает. Называется он, если не ошибаюсь, "Кузнецы грома". Роман полуфантастический-полуреалистический: его герои - советские космонавты - готовятся к полету на Марс, но описывалось все это как совершенно обыденное дело, как хроника тех самых дней, когда этот роман писался и читался. Словом, "Кузнецы грома" - чистейший образец того восхитительного советского романтизма, вкус которого в жизни уже не ощутить никому и никогда. Я очень любил этот безыскусный, как выразилась бы Вика Шохина - "времен советской античности", роман, но речь сейчас не о нем, а всего лишь об одной фразе из этой книги, фразе, которая почему-то врезалась мне в память на всю жизнь:
"Все когда-нибудь кончается, даже зубной порошок в коробочке у соседа".
Да, прав герой головановских "Кузнецов грома" (оцените название - теперь таких уже не дают: и впрямь пахнуло если и не самим Гомером, то профессором Куном): все когда-нибудь в жизни кончается - даже замечательно интересная, ни с чем не сравнимая, гомерически захватывающая работа главным редактором "Независимой газеты". Никто, кроме меня, не испытал пока этого счастья, а потому никто и не может понять все, что испытываю я, покидая этот пост, сам по себе равный и Олимпу и Парнасу одновременно.
Жестокая и изысканная античность русской демократии (90-е годы XX столетия), когда из хаоса рождался (да так еще и не родился) новый порядок, как всякий порядок - более примитивный, родил, помимо прочего, и "Независимую газету". Я лишь принял роды и поставил младенца на ноги. Теперь бы ему идти и идти...
Но хватит лирики. Социал-дарвинизм берет за глотку, и высвободиться можно, лишь трезво и абсолютно честно оценивая происходящее. Никаких сантиментов - романтики гибнут первыми. Правда, и циники в конечном итоге никогда не побеждают. Что есть здоровый оптимизм? Всего лишь оборотная сторона не менее здоровой мизантропии.
Я покидаю стены и страницы "Независимой газеты". Это последний номер, за который я, как и за предшествующие 2412, несу полную ответственность, хотя и в нескольких последующих вы, возможно, найдете отголоски меня.
Последние (с 6-го июня) дни мои телефоны звонили почти беспрерывно. Иногда одновременно: не успевал я класть трубку, как звонок раздавался вновь. Самое часто употребляемое слово, которое я слышал в эти дни, - шок. И бесконечные предложения помощи.
Я знал и был уверен, что случится что-то подобное. Но масштаба предвидеть не мог.
Спасибо! Но надо быть спокойнее и, я бы позволил себе заметить, несколько легкомысленней. Ни демократия, ни свобода слова, ни свобода мысли не ограничиваются "Независимой газетой". И даже, как это ни лестно для меня, мною. Хотя именно "Независимая" давала до сих пор их образцы. Чаще других и системнее других.
Никто лучше меня не знает многочисленных слабостей "Независимой", но уж теперь-то мне совсем не резон о них рассказывать.
Нужно бы сказать (написать) несколько важных вещей, но некоторые события и некоторые люди задали такой темп последним дням моей службы в "НГ", что времени на большее нет.
Об одном не могу не сказать. Я действительно глубоко благодарен Борису Березовскому за то, что в 1995 году (не важно, чем руководствуясь) он помог возродить "НГ", а главное, что не мешал делать ее такой, какой я хотел и какой мог в заданных рамках некоторых физических ограничений. И даже его неправильное, на мой взгляд, и неполезное для России, русской журналистики и его самого последнее решение и проистекшие из этого решения некоторые чудачества не меняют для меня величины этой благодарности.
Я благодарен всем читателям "НГ" - вот уж ваши-то интересы мы пытались удовлетворить полностью. Не всегда получалось, но всегда пытались.
Спасибо и нашим партнерам. Правда, не перед всеми мы сдерживали все обязательства - извините, это не по злой воле.
Особое, эпитета даже не подберу, спасибо авторам (а их у нас были тысячи) "Независимой". Я всегда просил редакторов газеты руководствоваться только одним правилом: интересную статью ставь в номер, ничего не вычеркивая и тем более не вписывая, а неинтересную брось в корзинку.
Как не было бы "НГ" без ее сотрудников, ее журналистов, так не было бы ее и без наших постоянных авторов, имя которым - легион.
О сотрудниках, о журналистах. Вы слишком хорошо знаете меня, а потому без лишних слов. Только то, что должен сказать.
Спасибо. Спасибо. Спасибо.
Я знаю, что не сумел уберечь вас от многих невзгод. Знаю, что не смог обеспечить вам то, что делает жизнь комфортной, а работу - лишь приятным дополнением к этой жизни.
Но многие утверждают, что свобода и достаток (в журналистике и политике) - вещи несовместимые. Черт его знает, может, и так.
Тем более я поражен тем, как вы работали! Я не мог говорить это каждый день, ибо тогда лишь разжег бы вашу жалость к себе. А не жалеть себя, но гордиться собой вы должны. Вы - лучшие!
В одном не можете упрекнуть меня: я не заставлял вас писать то, что вы не думаете, и не писать то, что думаете. Не было в последние 10 с половиной лет в России газеты свободнее, чем "Независимая". И это ваша и моя свобода.
Строго говоря, "Независимая" жила и выживала вообще вопреки законам природы. Она давно бы должна была погибнуть, но жила, и это - чудо!
Когда пребываешь в цейтноте (как я в последние пять дней), когда в секунду вынужден принимать решения, на обмысливание которых нужны дни, и моментально произносить слова, которым надо бы зреть и зреть, когда от этих решений и слов зависит не только твоя судьба, но и судьба сотен других людей (а в "НГ" более трехсот человек), начинаешь физически ощущать, как с разной скоростью течет время у тебя и тех, кто с тобой связан, но решать может лишь за себя. Ответственность первого лица в этот момент громадна, но часто проявляется, в частности, в жесткости и жестокости. Я со многими не успел в эти дни поговорить, многим не перезвонил, многих не поблагодарил. О ком-то и о чем-то, наверное, даже забыл. Я это знаю. Но надеюсь, что я не совершил ошибок. По крайней мере грубых, непростительных.
То, что я хотел, но не успел сделать в "Независимой", остается моим долгом перед всеми. Все свои обязательства я уношу с собой.
Все когда-нибудь кончается, даже зубной порошок в коробочке у соседа. Это верно.
Но кто сказал, что эта коробочка последняя?
Как это там, у Чехова? Мы посадим новый сад... Я, конечно, знаю все интерпретации этой знаменитой фразы, в том числе - самые пессимистические. Но я привык читать ее буквально, как, собственно, интереснее всего и читать Чехова.
Там, в новом саду, и встретимся.
P.S. Многие спрашивают, где меня теперь искать. Ищите через друзей, через авторов "Независимой".
