Какая оппозиция лучше критикует власть

Фото Andrey Rudakov/Bloomberg via Getty Images

В очередной серии интервью «20 вопросов Владимиру Путину» президент России заявил, что несистемная оппозиция – не враг государства. Одновременно он сказал, что «даже рядовой гражданин хочет видеть не только то, как ругают власть», но и «что предлагают те, кто ее критикует». Другими словами, в представлении Путина есть оппозиция конструктивная, и, в частности, это думские фракции, оппонирующие «Единой России». Есть же оппозиция неконструктивная, которой нечего предложить, она только хочет эпатировать, устраивать шоу, а народ не голосует за нее, потому что его политическая сознательность выросла.

Сейчас парламент действительно не мешает власти принимать решения. Но связано это вовсе не с качеством, а с количеством оппозиции в Думе. Сам Путин во время интервью дважды отметил, что «Единая Россия» обладает «контрольным пакетом» в нижней палате. Это и делает Думу эффективной в глазах Путина.

В качестве примера конструктивной оппозиции со своим мнением президент приводит Геннадия Зюганова. И он, и Владимир Жириновский, и Сергей Миронов его устраивают. Однако сложно поверить в то, что Путин считает их предложения качественной альтернативой. Из последних идей Жириновского – смертная казнь за распространение фейков о коронавирусе. Зюганов недавно предложил обложить дополнительным налогом «богатеев», а в марте занялся какой-то мистической историософией, заявил, что в России было пять Сталиных, сам Сталин был четвертым, а Путину нужно становиться пятым.

У несистемной – или внепарламентской – оппозиции есть свои экономические предложения и программы. Их можно и нужно критиковать, но они ничем не хуже тех же коммунистических «10 шагов к достойной жизни». Степень системности оппозиции не зависит от качества ее критики в адрес власти: и хорошие, и плохие инициативы могут озвучивать любые политики. Если же считать мнение «политически сознательных» граждан критерием качества той или иной идеи, то монетизация льгот или повышение пенсионного возраста скорее всего не выдержат проверки на прочность.

Несистемность значительной части оппозиции означает, в частности, что у нее нет возможности конструктивно оппонировать власти на какой-либо публичной площадке. Фактическая маргинализация рождает причудливо-революционные взгляды на действительность. Хороший пример – недавняя дискуссия политолога Екатерины Шульман с писателем Борисом Акуниным в Лондоне. Акунин считает, что российская централизация – одна из главных бед, а цивилизационный рывок можно совершить в манере генерала Макартура, то есть допустить, чтобы внешняя сила насильно ввела в стране демократические порядки. Другой вариант (писателю он нравится больше) – модель Дикого Запада, то есть тотальная федерализация, при которой каждый регион может избрать «шерифом» бандита, но постепенно, путем проб и ошибок, придет к качественному, «хорошему» выбору.

Борис Акунин вспомнил, как «ловил кайф от перестройки». В его картине российской истории фазы порыва, готовности к реформам сменяются фазами централизованной реакции. В действительности восприятие конца 1980-х в качестве некоего эталона свободы – проблема оппозиции. Перестройка была особенным моментом. А российские граждане, да и не только российские, никогда не готовы к радикальным переменам, что в духе Макартура, что в духе Дикого Запада. Модели Бориса Акунина могут сработать только в обществе, пережившем полную катастрофу, войну, тотальную бомбежку, можно даже сказать – обнуление всех ориентиров. В режиме исторической спекуляции это представимо. Но в режиме нормальной политики вряд ли кто-то решится это обществу предложить.