Фото агентства городских новостей "Москва"
Кризис, вызванный пандемий, продемонстрировал, насколько ошибочными могут быть прогнозы, которые ложатся в основу долгосрочной государственной политики. Конечно, пандемия – это форс-мажор. И когда правительство планировало пенсионную реформу, оно исходило из ситуации «при прочих равных условиях». Однако хватило всего двух месяцев, чтобы «коронакризис» поставил под сомнение устойчивость выстроенной пенсионной конструкции.
Период исторически низкой безработицы завершается. Минэкономразвития закладывает в новый базовый прогноз, что уровень общей безработицы, высчитываемой по методологии Международной организации труда (МОТ), достигнет в 2020-м 5,7% после 4,6% в 2019-м. Это будет максимальным значением с 2011 года. Экспертные прогнозы пессимистичнее: они допускают рост безработицы до 6–7% и даже 10–15%.
В конце марта Минтруд объявил, что ситуация на российском рынке труда стабильная: «У нас зарегистрировано более 1,5 млн вакансий. При этом на рынке труда официально числится около 700 тыс. соискателей». Это были те лишившиеся работы граждане, которые официально обратились в службы занятости. Всего безработных, по методологии МОТ, тогда числилось около 3,5 млн человек (4,7% рабочей силы).
Ситуация стремительно изменилась. По данным Минтруда на 1 июня, количество официально зарегистрированных безработных превысило 2 млн человек. А 2 июня глава ведомства Антон Котяков сказал, что теперь «на 10 вакансий приходится 18 соискателей». Эксперты указали на нетипичную для России тенденцию. Раньше зарегистрированная биржами труда безработица была в разы ниже общей: люди предпочитали самостоятельно искать работу. Теперь – из-за увеличения пособий, сокращения доходов, в том числе, видимо, в сером секторе, и предбанкротного состояния малого бизнеса – безработные официально заявили о себе государству.
Так что вскоре государство получит не просто дополнительные миллионы нетрудоустроенных граждан, а миллионы таких нетрудоустроенных граждан, которых нужно обеспечивать пособиями и рабочими местами. И делать это придется в ситуации, когда исчезновение части рабочих мест стало из-за кризиса почти необратимым. А ведь есть еще цели по увеличению производительности труда: граждан нужно обеспечивать не «бутафорскими» рабочими местами, созданными для того, чтобы чем-то занять армию безработных, а высокопроизводительными. Готова ли к такому экономика?
Вспомним теперь доводы идеологов повышения пенсионного возраста в России. Они предупреждали о грядущем дефиците работников, который к 2030 году, по их оценкам, составит 2,1–3,8 млн человек (о таких расчетах Экономической экспертной группы и Научно-исследовательского финансового института см. «НГ» от 10.02.17).
Но были и другие расчеты, из которых следовало, что уместнее говорить не о дефиците, а избыточной занятости: «резерв» в бюджетном секторе, правоохранительных структурах и частных структурах обеспечения безопасности, бухгалтерии оценивался в 10 млн человек (данные Института экономики роста им. Столыпина). В Центре макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) поясняли: две задачи – модернизацию и повышение пенсионного возраста – надо рассинхронизировать, иначе они входят в противоречие друг с другом. По данным ЦМАКП, попытка выйти по производительности труда на уровень даже не самых передовых европейских стран приведет к высвобождению миллионов работников: в зависимости от сценария это 9–12,5 млн человек. Да и сама по себе пандемия может стать теперь стимулом для более активного внедрения роботизированных производств, и это тоже заставит по-новому взглянуть на структурные проблемы рынка труда.
Ольга Соловьева 
комментарии(0)