У Москвы остаются вызовы на сирийской арене

На фото прибытие российской колонны в Камисли (Сирия). Фото Samer Uveyd/Anadolu Agency via Getty Images

C начала операции Вооруженных сил (ВС) РФ в Сирии 30 сентября исполняется ровно пять лет. Москва по запросу официального Дамаска вступила в конфликт в то время, когда под контролем президента Башара Асада оставалось только 20% территории, а большей частью районов распоряжались джихадисты и повстанцы. За пять лет ситуация изменилась коренным образом. При поддержке российской стороны сирийское руководство смогло не только вернуть значительную долю территорий, но и добиться перемен в позиции своих региональных критиков. Сами ВС России в ходе сирийской кампании, по оценкам занимавшего в 2012–2017 годах пост главкома ВКС РФ Виктора Бондарева, приобрели «реальный опыт сложной современной войны на удаленной территории при огромной роли интенсивной воздушной поддержки и высокоточного оружия и при масштабных задачах логистики и обеспечения». Этот театр военных действий дал Москве шанс впервые получить опыт воздушного наступления при взаимодействии различных видов авиации и их координации с иностранными сухопутными войсками.

Однако вмешательство России разрешило далеко не все вопросы в рамках сирийского досье. Несмотря на то что даже самые последовательные критики Асада смирились с продолжением его президентства, проблема транзита власти в Сирии по-прежнему остается одним из наиболее заметных препятствий на пути не только политических реформ, но и получения международной помощи, которая крайне необходима для восстановления страны. Введенный этим летом в США «Закон Цезаря» заложил фундамент для введения санкций против любых государств и компаний, имеющих дело с действующим сирийским президентом. Несмотря на то что Россия связывает вопрос политических перемен в Сирии главным образом с Конституционным комитетом в Женеве, темпы его работы и регулярно вызывающий нарекания состав участников заставляют сомневаться в том, что эта инициатива способна что-то радикально изменить.

Далекой от решения кажется и проблема территориальной целостности Сирии. На данный момент она разделена на несколько крупных зон влияния, среди которых – находящийся на севере район присутствия Турции и лояльных ей оппозиционных формирований и едва полностью не лишившийся американского покровительства северо-восток (Заевфратье), который подчиняется неправительственным формированиям во главе с курдскими командирами. С беспокойством российская сторона глядит и на небольшой клочок земли на юге Сирии – район ат-Танфа, контролируемый международной коалицией и подготовленными США антиправительственными группировками. Несмотря на то что все международные игроки сходятся на необходимости очистить Сирию от иностранных сил в перспективе, высокая степень интернационализации конфликта говорит о том, что контуры зон влияния, вероятнее всего, сохранятся и Асад вряд ли может претендовать на довоенный уровень территориального контроля.

Начало российской кампании в Сирии многие эксперты связывали с желанием Кремля добиться установления партнерских отношений с Вашингтоном хотя бы по одному из международных досье. Несмотря на то что в 2018 году страны действительно продемонстрировали высокое качество дипломатии, согласовав при участии Израиля и Иордании формулу перехода южных провинций Сирии в руки официального Дамаска, сейчас ВС РФ и США устраивают регулярные дорожные стычки на северо-востоке: социальные сети переполнены кадрами «гонок» американских и российских бронемашин.

Комплекс этих проблем говорит о том, что любая военная миссия за рубежом – это многосоставный процесс, в котором борьба с терроризмом является только одним из звеньев. Важно лишь найти для внутренней аудитории слова, которые помогли бы объяснить целесообразность продолжения кампании.