О размывании понятия "терроризм"

Фото freepik.com

Алексей Навальный, а также ряд его ближайших сторонников, среди которых Любовь Соболь и Георгий Албуров, включены Росфинмониторингом в «Перечень террористов и экстремистов». Это означает, что их банковские счета перестанут обслуживаться, средства на них будут заморожены. Навальный со товарищи включены в перечень, так как созданные ими организации Минюст ранее признал экстремистскими.

Известно, что на практике экстремистом может быть признан человек, призывающий пойти на митинг, который власти не санкционировали и впоследствии признали незаконным. Список Росфинмониторинга помещает таких людей в один ряд (а точнее, столбец) с теми, кто, например, захватывает заложников или закладывает бомбы, угрожает массовым убийством или совершает его. Это кажется перегибом. Такого рода списки автоматически формируют отношение к их фигурантам: никто не будет разбираться, за что человека включили в перечень, достаточно его соседства с очевидно опасными преступниками.

Рамки понятия «терроризм», не говоря уже об «экстремизме», в политико-практическом дискурсе размываются. Глава Чечни Рамзан Кадыров на днях заявил, что член Совета по правам человека при президенте РФ Игорь Каляпин и журналистка «Новой газеты» Елена Милашина «для него террористы», которые «зарабатывают на теме Чеченской Республики и чеченцев, разрабатывая сценарии и нашептывая на ухо своим персонажам тексты и поведение». Кадыров призвал правоохранительные органы «задержать этих пособников террористов».

Пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков, которого регулярно просят прокомментировать заявления чеченского лидера, заявил, что это личное мнение – или «мнение главы республики». Суд Каляпина и Милашину ни террористами, ни их пособниками не признавал. При этом Кадыров имеет право говорить то, что он говорит, а Каляпин и Милашина – защищать свои честь и достоинство.

Песков также отметил, что Чеченская Республика – «особенный регион, который больше всех остальных столкнулся с террористами, с международными террористами, и эту борьбу ведет весьма успешно по сей день». Понимать эти слова можно по-разному. Например, как призыв снисходительно относиться к эмоциональным высказываниям чеченских руководителей и характеристикам, которые они могут дать тем, кто им не нравится. Или, напротив, как констатацию того, что в Чечне террористов узнают влет, даже если закон за этим не поспевает.

Как бы то ни было, обвинения в терроризме уже не обязательно списывать на региональные особенности. Все это вполне в духе актуальных политических практик. Навальный и Соболь внесены в список вместе с действительно опасными радикалами, хотя их самих приговорили к ограничению свободы вовсе не по экстремистским и уж тем более не по террористическим статьям.

Не только в Чечне знают, что такое терроризм. Его на себе испытали и в Дагестане, и в Северной Осетии, и в Москве, и в Санкт-Петербурге, и в других регионах и городах. Именно поэтому назвать человека террористом означает настроить общественное мнение, сформировать его определенным образом. Слово «террорист» становится аналогом слова «фашист» (по сути, политического ругательства) и все меньше указывает на реальную практику подготовки и осуществления терактов.

С таким терроризмом, как и экстремизмом, силовикам бороться легче. Точнее, о результатах такой борьбы гораздо легче отчитываться. Отслеживать приходится не перевозку оружия или взрывчатых веществ, не формирование опасных ячеек, а высказывания, посты в соцсетях, журналистскую или блогерскую деятельность. Любая политическая или даже политико-публицистическая активность становится при этом опасным делом, чреватым включением в черные списки.