"Педагогика чистой доски" несостоятельна в принципе

Кадр из эфира т/к "Культура"

«Как можно раньше полезно знакомить детей с тремя цифрами: 300 тыс. км/сек, 340 м/сек, 2 тыс. км/сек. Первая – скорость света, вторая – скорость звука, третья – скорость мысли», – заявил в интервью создатель всемирно известного метода изучения иностранных языков Игорь ШЕХТЕР. Эти три базовые величины, по его словам, «всегда будут напоминать ребенку о том, какие фантастические вещи совершаются внутри него, когда он говорит...» С ученым, педагогом, отмеченным орденом ООН «За выдающийся вклад в мировую культуру» беседует кандидат педагогических наук, журналист Антон ЗВЕРЕВ.

– Игорь Юрьевич, с первыми двумя индикаторами все более или менее понятно – скорость света и скорость звука. Но скорость мысли… Наверное, вы все-таки говорите в символическом плане. На какие факты вы опираетесь в своих выводах?

– В детстве я увлекался астрономией, даже построил собственную обсерваторию. Вот что меня всегда поражало: перемещаясь в межзвездном пространстве, свет развивает скорость, позволяющую ему проходить квадриллионы триллионов парсеков. Попробуйте за ним угнаться! Так же недосягаема и наша мысль (даже для самого искусного преподавателя и точного прибора). Ее нельзя догнать. Тем более управлять ее порождением на основе скоростей земного мира. Мыслями можно делиться, можно помогать ученику формулировать его собственную оригинальную мысль, если он об этом вас попросит. А если нет, то он будет пользоваться им самим выбранными словами, выражая тем самым утверждение своего «Я», свою свободу личности.

– Вы говорите: «Мыслями можно делиться». Но чем поделиться малышу-приготовишке? Разве у него есть свои мысли?

– Cogito ergo sum – «Мыслю, следовательно, существую». Это сказал великий математик и философ Рене Декарт. Помните такого изобретателя системы координат и нумерации кресел в театрах?

– Декарт был сложившийся ученый, когда произнес эту свою знаменитую формулу. Но далеко не факт, что он сказал бы то же самое, когда подростком гонял голубей и постигал азы наук в иезуитском коллеже Ла Флеш.

– Странный вопрос. Разве он в детском возрасте не думал своей головой? Разве в Ла Флеш мальчик Рене пришел не личностью?

– Нет, разумеется, не личностью. Как и все дети, он пришел туда «чистой доской» – tabula rasa по-латыни. Такого мнения придерживался еще Аристотель. Или вы с этим не согласны?

– Никакой tabula rasa не существует, это выдумка. Или, точнее, недосмотр школьных технологов. Дети и взрослые у Аристотеля учились бок о бок, в том числе и друг у друга, когда ходили под колоннами в садах Афин. Поэтому «педагогика чистой доски» несостоятельна в принципе. Вместо нее, на мой взгляд, должна появиться новая наука, которая вообще не будет педагогикой, а соединит в себе начала кибернетики, квантовой механики, займется изучением процессов, которые происходят в нервах, обратится к эмоциональным состояниям учащегося поколения.

Вот почему, а вовсе не забавы ради для занятий по моей системе были разработаны этюды, которые ученикам предлагается разыграть самим, свободно импровизируя. К примеру, на ступеньках Министерства национального образования Франции случайно встречаются двое школьных друзей. «Жан, ты?» – «Филипп! Какими судьбами?» Это завязка. А дальше предлагается самим развивать разговор. И слушатели так увлекаются, что забывают, что говорят-то теперь уже по-французски.

– Ваш метод лег в основу преподавания 22 иностранных языков, включая редкие. Как перебросить мост от современной «школы единого теста» к образованию в стиле этюдов и открытых студий Древней Греции?

– Все эти диагностики, тесты, всероссийские проверочные работы не надо отменять, но они должны потерять цену. Ну, а моя методика... Она вполне уместна, уверяю вас, в любые времена. В годы правления Сталина, на пике административно-командного подхода к обучению, мне дали один этаж в школе в Трехпрудном переулке в сердце Москвы. В аренду по дешевому тарифу. И туда ходила почти вся элита города – кстати, самых разных возрастов. Они вначале боялись быть раскованными и открытыми, потом поняли, что это можно и даже нужно, это хорошо. И пошло так, что они расцветали.

У меня проходил курс английского языка тюремный надзиратель. Он начал с того, что цыкал на соседей, сверлил их глазами, даже рычал. А когда к нему подсела какая-то милая женщина (а у нас садиться рядом можно было с кем захочется), он начал таять и стал к концу обучения душой общества. А на выпускном балу он вальсировал.

Знаете почему «В начале было Слово»? Потому что до Слова человек был еще в процессе развития, примитивный, оперировал знаками, воздействиями раздражителей на органы чувств. Но оно зазвучало – как сигнал того, что стартовало абстрактное мышление, – и появились мы.

– И все-так Игорь Юрьевич, скажите, скорость мысли измерима?

– Не знаю, но подозреваю, что ответ мог знать основоположник русского космизма Николай Федоров, близко друживший с Константином Циолковским. Но не это главное. Для меня сущностно важен сам принцип «переделки» скоростей. Дело в том, что наш мозг, порождая мысли где-то в глубинах своего микромира, каким-то пока неизвестным образом приспособлен к тому, чтобы тут же передавать их, но уже на другой, сильно погашенной скорости во внешний макромир. Благодаря этой способности мы говорим.

При этом мысль, когда мы говорим, уже давно прошла. Мы ее получаем как настоящее, но для мозга это глубокое прошлое. Она осенила нас и унеслась со скоростью света в неведомые бездны. Где, по моей теории, тоже есть микромир, аналогичный устройству нашего мозга.

Вот я поэтому и говорю: каждый ребенок должен знать скорость играющих в нем мыслей. По крайней мере чтобы осознать себя – помните у Державина? – «связью миров, повсюду сущих, чертой начальна божества»...