Юрий Саакян
Распродажа активов ТЭКа идет по принципу «Не можешь объяснить, зачем нужен тот или иной актив, – продавай».
Фото Романа Мухаметжанова (НГ-фото)
Приватизация в России долго будет больной темой: события 90-х еще живы в памяти у большинства, а общественная оценка тех событий – неоднозначная. Надо сказать, что это признается и на самом высоком уровне: та приватизация не была справедливой. Сегодня мы стоим на пороге так называемой второй волны приватизации. Государство планирует либо полностью выйти из капитала почти всех госкомпаний, либо сократить свою долю до минимальной. Список объектов госсобственности, которые должны перейти в частные руки, хотя, конечно, и уступает масштабам 90-х, но тем не менее довольно обширен: несколько десятков ГУПов, несколько сотен акционерных обществ, ряд объектов недвижимости.
Первая волна
Перед анализом причин и перспектив второй волны приватизации в России, наверное, стоит пару слов сказать и о первой волне, вызывающей недовольство большинства по сей день.
Если взять сегодняшнего условного среднестатистического гражданина России и сравнить его по уровню экономических познаний с ним же, но 20-летней давности, то отличие, пожалуй, будет примерно таким же, как между экономистом-первокурсником и кандидатом наук, заканчивающим работу над своей докторской диссертацией. Именно такой путь прошли все мы за эти 20 лет: от азов, через МММ, дефолт и много чего еще до претензий на создание одного из мировых финансовых центров. Первым же шагом в этой школе экономической жизни стала приватизация, в которой, почти без исключения, поучаствовало все взрослое население страны. Речь не о ваучерах, что делать с которыми, как мы теперь видим, понимали лишь единицы, а о жилье, которое было практически у каждого. Собственником жилья, за редким исключением в виде кооперативных квартир, напомню, было государство, и, если называть вещи своими именами, государство эти квартиры гражданам просто раздало: кто живет, кто прописан – тот и собственник. Сильно ли государство потеряло от этой меры? Нисколько. Представим, что приватизация проводилась бы за деньги – кто смог бы выкупить это жилье по рыночным ценам? Понятно, что единицы. Что государство получило в итоге? Рынок жилья – первый настоящий массовый капиталистический рынок, которого не было до этого.
Самое главное, что недовольных именно этой приватизацией практически нет: ведь никого, за исключением разве что каких-то откровенно криминальных историй, приватизировать свое жилье не принуждали. Наши граждане получили инструмент и стали прибегать к нему по мере необходимости: нужно разъехаться – пожалуйста, без каких-то полулегальных схем со вписыванием и выписыванием жильцов, проводится обычная сделка, как и во всем мире.
В остальном же та приватизация вряд ли войдет в учебники истории как образец экономической эффективности. У нее и не было таких целей, в чем неявно признаются ее идеологи и организаторы, ее целью было создание класса собственников. Кто-то получил квартиру, которая по факту и так была его, а кто-то завод, который всегда был общим. Тем не менее поставленная цель была достигнута – в руках государства не осталось почти никаких активов, и даже наше национальное достояние «Газпром» был одно время компанией, где государству принадлежало менее 50% акций, то есть формально не подконтрольным государству.
Вторая волна
Однако, когда мы говорим «почти ничего не осталось», это не значит, что не осталось ничего. В этом смысле показателен пример жемчужины нашего ТЭКа – нефтяной отрасли, где добывающие активы прибирались к частным рукам на протяжении почти всей постсоветской истории, но ключи к трубе государство не рискнуло отдать невидимой руке рынка, и «Транснефть» до сих пор является государственной компанией. В упомянутом же «Газпроме» государству в 2000-х даже пришлось пойти на попятную и довести свою долю до контрольного пакета. Таких же кусочков, где собственность осталась в руках у государства, по всей стране осталось еще немало: в основном речь идет об инфраструктурных секторах. Даже в электроэнергетике, реформу которой я бы, наверное, и назвал настоящей второй волной приватизации, уж столь масштабной была она и так сильно повлияла на экономику всей страны, позиция властей была достаточно твердой – сети, диспетчеризация, атомная и гидрогенерация должны оставаться под государственным контролем.
Запланированная распродажа активов в ТЭКе, вдруг почему-то резко оказавшихся ненужными, преследует две цели – пополнить бюджет и повысить эффективность продаваемых активов. Даже придуман лозунг «Объясняй или продавай», мол, если государство не может объяснить, зачем ему нужен тот или иной актив, то пускай продает. На мой взгляд, принцип очень несправедливый, так как в нем подразумевается отсутствие необходимости объяснять, что продается и зачем. Вопросы такие тем не менее, возникают, и чем дальше, тем задавать их будут чаще. Например, какие критерии эффективности или неэффективности планируется применить для оценки итогов новой приватизации? Все ли возможности для эффективного управления государственной собственностью уже исчерпаны, и если да, то почему наше правительство не справляется с этой задачей? Примеры регулирования крупных товарных рынков, например, рынка нефтепродуктов, говорят нам о том, что государство пока справляется с этой задачей в лучшем случае на троечку. В приватизированной электроэнергетике рынок не можем создать уже несколько лет, а перспектив ограничения роста цен пока не видно.
Особенное недоумение будут вызывать планы по приватизации в ТЭКе, когда широко станут известны факты о наших зарубежных партнерах, всегда так заботливо проталкивающих распродажу госсобственности в стратегических секторах по дешевке: ведь то же РАО «ЕЭС России» пытались продать еще в середине 90-х. Действительно, если приватизация – изобретение не местное, а пришедшее к нам из-за рубежа, как дело обстоит там? Если речь идет об энергетике, то единства там нет и в помине: на фоне частной британской National Grid, оператора магистральных сетей, существуют и французская EDF, где доля государства почти 85%, и финская Fortum, где свыше 50% акций контролируется правительством, и итальянская Enel, в которой доля государства составляет почти треть. Последние две компании примечательны тем, что они стали активными участниками приватизации российской электроэнергетики и теперь активно работают на нашем рынке. Интересно получается: нашему государству присутствовать в российской энергетике противопоказано и необходима приватизация, а если речь идет о правительстве Финляндии или Италии – то милости просим. Может, стоит изучить тот опыт управления государственной собственностью, который есть в этих странах, а не избавляться от того, чем владеем? Где логика, почему «там» не уходят из секторов ТЭКа, а мы должны?
Чем дальше развивается ситуация с приватизацией, тем вопросов действительно становится все больше: одна лишь инициатива о возможном возврате средств, вырученных от приватизации, обратно в компании вряд ли добавит эпитет «справедливая» к нынешней приватизации. Кто же откажется от такого варианта: становишься собственником, а потом и уплаченные деньги получаешь обратно. Беспроигрышная лотерея какая-то, кто же, интересно, счастливчик? Особенно нелогично такие инициативы выглядят на фоне риторики о том, что приватизация – источник пополнения нашего бюджета. Видимо, раз он профицитный, деньги и собственность можно раздать и просто так. Или не совсем просто так. Такие риски тоже есть, и мы их видим. Свежий пример – дело «Оборонсервиса». В Министерстве обороны, как мы теперь знаем, тоже была приватизация, как были и эксперты, которые давали «справедливую» оценку продаваемым активам, как были и «свои» покупатели, получавшие куски госсобственности по «справедливым» ценам. То, что это происходило даже в таком ведомстве, как Министерство обороны, заставляет еще крепче задуматься о последствиях приватизации второй волны: вместо одного «Оборонсервиса» мы рискуем получить десятки его аналогов по всей стране.
Последствия
И последний вопрос – по счету, но явно не по важности. Если мы все-таки преследуем цель продать с максимальной выгодой для бюджета, то, что конец 2012-го, что 2013-й, что 2014 год явно будут не лучшими с точки зрения рыночной конъюнктуры. На память здесь опять же приходит РАО «ЕЭС России», которое смогли отстоять в 90-х и продать в конце 2000-х на пике цен. Если действительно планируется продать госактивы за реальную стоимость, то нужно выждать некоторое время и потратить его на предпродажную подготовку: повысить эффективность управления и операционной деятельности, усовершенствовать законодательство, где это необходимо, а там, глядишь, «такую корову» и продавать уже не захочется.
Несмотря на все события 2000-х, наше государство по- прежнему слабо по сравнению с нашими глобальными конкурентами. Где у них отлаженные годами и десятилетиями антикартельные и антимонопольные процедуры, там у нас – ручное управление, которое объективно не может по своей эффективности не проигрывать системной политике. Одна из важнейших причин такого положения – целеполагание. На примере новой приватизации мы отчетливо видим дефицит внимания именно к ее целям, а обсуждение, как правило, происходит на уровне «приватизация – это хорошо, потому что это хорошо» или «приватизация – это плохо, потому что плохо». Однако приватизация – не хорошо и не плохо, это всего лишь инструмент, при помощи которого можно достичь тех или иных целей. Главное – их внятно и четко сформулировать: если пополняем бюджет – то никаких возвратов средств счастливым инвесторам, если увеличиваем эффективность активов – то насколько, в какие сроки и каков план действий на тот случай, если инвестор не достигнет целевых показателей. К сожалению, пока государство не сможет существенно повысить свою эффективность именно в четком формулировании целей и постановке задач, говорить об эффективной приватизации несколько преждевременно, а о ее справедливости – и подавно.
