Владимир Чупров  |
| «Парниковый спрут» планеты.
Рисунок Ирины Никифоровой |
Чего ждать от делегации Российской Федерации на предстоящей Конференции по изменению климата в Париже? Это вопрос, который задают многие, но четкого ответа на него пока нет. Можно с уверенностью говорить о предпосылках и тенденциях, которые так или иначе помогают приблизиться к ответу на этот актуальный вопрос.
Российская энергетическая стратегия остается ориентированной на ископаемое топливо
Страны должны сами определять в добровольном порядке свои обязательства по сокращению парниковых эмиссий, здесь действует подход снизу вверх. Такую позицию поддерживают практически все государства, и это связано с их неготовностью быстро менять энергетическую модель и портить отношения с бизнесом.
Тем не менее ключевые страны (имеющие высокие показатели парниковых выбросов) взяли на себя обязательства по сокращению эмиссий по сравнению с нынешним уровнем, и это уже шаг вперед.
В отличие от этих стран Россия, занимающая четвертое место в мире по объему парниковых выбросов в энергетическом секторе после Китая, США и Индии, планирует в предстоящие 15 лет де-юре стабилизировать выбросы на нынешнем уровне. Де-факто предполагается рост эмиссий от нынешнего уровня, причем рост как абсолютный, так и с точки зрения удельной углеродоемкости ВВП (сколько тонн СО2 требуется для производства единицы ВВП).
Выбросы углекислого газа в России в энергетическом секторе (см. график на стр. 10) после коллапса экономики в начале 1990-х остаются примерно на том же уровне – на 30–35% ниже, чем в 1990 году.
Взятые абсолютные обязательства составляют сокращение эмиссий как раз на те же 25–30% от уровня 1990 года к 2030 году. Иными словами, Россия не планирует специально регулировать парниковые эмиссии и сокращать зависимость от нефти, газа и угля. Это позиция де-юре.
Но де-факто и такое довольно неамбициозное обязательство находится под угрозой срыва. В соответствии с проектом Энергетической стратегии РФ до 2035 года к 2035 году предполагается рост внутреннего потребления энергии на 25% (в основном за счет газа).
Также предполагается увеличить к 2035 году добычу угля примерно на 17% от уровня 2012 года (на 60 млн т, в основном для экспорта). Кроме того, закладывается явно завышенный среднегодовой рост ВВП в 2,8–3,8%. При абсолютном росте внутреннего энергопотребления на 25% с сохранением существующего энергобаланса (около 90% приходится на те же нефть, газ и уголь) удержаться на уровне выбросов середины 1990-х будет невозможно.
Если сравнивать удельные показатели углеродоемкости ВВП, то Россия оказывается в явных аудсайдерах. По расчетам PricewaterhouseCoopers, Россия по сравнению с экономикой крупных стран оказывается на последнем месте по планам декарбонизации экономики.
Фактически наша страна единственная, которая будет двигаться не в сторону низкоуглеродной экономики, а напротив, каждая единица ВВП будет накачиваться нефтью, газом и углем со скоростью в +0,6% в год.
Стоит учесть, что исходные данные, которые дают институты, делающие прогнозы для страны, часто оказываются неверны. Например, в период с 2000 по 2014 год удельная углеродоемкость ВВП страны снижалась в среднем на 3,8% в год, что является довольно хорошим результатом.
Лучшим показателем любой энергетической политики являются инвестиции. На встрече министров энергетики G20 в октябре прошлого года министр энергетики России Александр Новак сообщил, что общий объем инвестиций в нефтегазовый сектор страны до 2035 года составит 2 тыс. млрд долл. Ранее глава «Роснефти» Игорь Сечин заявил, что в ближайшие 20 лет только «Роснефть» планирует инвестировать 400 млрд долл. в развитие нефтедобычи в Северном Ледовитом океане. Для сравнения: годовой федеральный бюджет России составляет около 250 млрд долл.
Нужно помнить, что для стимулирования нефтегазовых проектов государство предоставляет бизнесу колоссальные льготы и скрытое субсидирование. Всемирный фонд дикой природы оценил льготы для нефтегазовых компаний на 2010 год примерно в 10 млрд долл. Кроме налоговых льгот есть скрытое субсидирование, например, нефтяные компании отказываются инвестировать в замену устаревших труб и не несут полную финансовую ответственность за разливы нефти, а государственные надзорные органы не хотят или не могут что-либо с этим сделать. За счет этого бизнес экономит, по оценке Greenpeace, не менее нескольких миллиардов долларов ежегодно. Примерно такой же объем, но уже прямых субсидий из федерального бюджета, получает российская атомная энергетика.
Инвестирование в возобновляемые источники энергии и энергоэффективности остаются на задворках российской энергетической политики. По сообщению Александра Новака, суммарные вложения в энергоэффективность до 2035 года оцениваются в 240 млрд долл., то есть почти на порядок меньше, чем вложения в нефтегазовый сектор.
Для оценки текущих инвестиций в возобновляемые источники энергии (ВИЭ) можно взять данные совета рынка по организации оптовой и розничной торговли электрической энергией и мощностью: с 2014 по 2020 год в строительство ВИЭ в сетевой электроэнергетике предполагается инвестировать около 10 млрд долл.
По оценкам Ecofys и GFA Consulting Group, сделанным по заказу Европейского банка реконструкции и развития в 2015 году, общий бюджет трех российских госпрограмм в области энергоэффективности составляет примерно 30 млрд евро на период до 2020 года (предназначены для прямого субсидирования, льготного кредитования, долевого финансирования, финансирования НИОКР, налоговых льгот или гарантии займов).
Действия в защиту климата воспринимаются как угроза национальной безопасности
Сложившаяся геополитическая обстановка и мировые тренды в энергетике во многом формируют климатическую повестку страны. Так, на сентябрьском заседании экспертного сообщества в Аналитическом центре правительства РФ по вопросу позиции Российской Федерации к саммиту в Париже вновь прозвучала мысль о том, что климатические переговоры – это способ давления Запада на Россию и способ продать западные энергетические технологии в третьи страны.
 |
| Подпись |
Опасения перед западными климатическими угрозами не новы в российских климатических дебатах. Стоит привести классический пример шестилетней давности, когда вице-президент РАН Николай Лаверов на встрече с тогдашним президентом Дмитрием Медведевым перед климатическим саммитом в Копенгагене в 2009 году заявил, что климатические переговоры могут нанести урон именно российской экономике: «Острие направлено против нефти и газа, так как мы являемся носителями этого бизнеса».
Мировые тренды в политике и энергетике: энергетическая стратегия страны направлена против течения
По прошествии шести лет климатические переговоры не стали антироссийскими (по большому счету главная борьба там ведется между США, Китаем и ЕС). А поиск новых запасов нефти, газа и сланцев продолжается, о чем свидетельствуют сланцевый бум в США и рост добычи нефти и газа в России.
Что же произошло в мире за эти шесть лет?
Возобновляемые источники энергии на многих ключевых рынках стали конкурентоспособны (энергия наземных ветростанций на ряде рынков уже дешевле угольной, атомной, а иногда и газовой генерации; за ними поспевает и фотовольтаика). К 2013 году ВИЭ в первичном балансе глобальной энергетики давали, по некоторым данным, 6,2% энергии (без учета дров и крупных ГЭС), что выше доли атомной генерации (около 3% в первичном мировом энергобалансе).
Китай (главный драйвер роста парниковых эмиссий в мире) завершил стадию индустриализации, которая сопровождалась стремительным ростом ВВП и потребления энергии. По имеющимся данным, в августе 2014 года Китай впервые сократил потребление угля. В последующие 12 месяцев спрос на уголь в Китае продолжал падать. В результате рухнули цены на уголь. Параллельно падает спрос на энергоемкую продукцию.
Многие страны – нетто-импортеры энергии стали проводить политику снижения парниковых эмиссий, в том числе за счет энергоэффективных технологий. Например, в сентябре 2015 года два крупнейших потребителя угля в мире, Китай и США (в сумме свыше 60% потребляемого угля в мире), опубликовали амбициозную программу декарбонизации своей экономики. США объявили об абсолютном снижении выбросов на 32% относительно 2005 года к 2030 году. Подобные решения двух крупных государств – гарантия сохранения динамики снижения доли как минимум угля на национальных и на мировых рынках. Что немаловажно, Китай и США де-факто договорились о снятии взаимных претензий в климатических переговорах, что значительно затруднило позицию российской дипломатии, которая традиционно играла на противоречиях между США и Китаем.
Таким образом, можно говорить не о заговоре против России, а об объективных мировых трендах, в которые лица, принимающие стратегические решения в стране, либо не верят, либо не могут ничего сделать с нефтегазовой монополией, обеспечивающей половину федерального бюджета страны и не терпящей конкуренции.
Как эти тренды могут и будут влиять на российский нефтегазовый экспорт, можно проиллюстрировать на примере Германии (второе место по импорту российской сырой нефти) и Японии (в тройке импортеров российского газа).
В обоих случаях посткризисный рост потребления первичной энергии (после кризиса 2008–2009) сменяется его падением. Уверенно растет сектор возобновляемой энергетики, причем Германия успешно замещает ядерную генерацию возобновляемыми источниками энергии.
Понимание мировых трендов руководством России
Понимание мировых трендов в российском руководстве, конечно же, есть. О переходе к новой, зеленой энергетике отлично сказано в недавней статье премьер-министра России Дмитрия Медведева «Новая реальность: Россия и глобальный вызов»: «Нельзя игнорировать и возможность резкого повышения эффективности солнечной энергетики, перспективы которой раньше оценивали скептически, а также не ослабевающую активность в разработке электрических, гибридных, водородных двигателей. Если прогресс в этих областях будет продолжаться теми же темпами, а нефтегазовые цены не уйдут еще ниже, то мир может столкнуться с революцией даже большего масштаба, чем сланцевая».
Понимание того, что переход к низкоуглеродной экономике полезен, тоже есть. Это сокращение федеральных расходов на северный завоз и развитие новых технологий, что позволит стране уже не так сильно зависеть от мировых цен на ископаемое топливо.
На законодательном уровне принят ряд решений по регулированию парниковых выбросов в российской экономике. Указом президента России от 30 сентября 2013 года «О сокращении выбросов парниковых газов» установлена цель по ограничению объема выбросов парниковых газов к 2020 году. На уровне, не превышающем 75% от объема выбросов в 1990 году.
Для его развития правительство Российской Федерации издало распоряжение от 2 апреля 2014 года, которым был утвержден план мероприятий, обеспечивающий достижение установленной цели. Согласно плану, например, к сентябрю 2016 года должна быть разработана «дорожная карта» действий по сокращению объема выбросов в государственном секторе экономики РФ.
В мае 2015 года была утверждена Концепция мониторинга, отчетности и проверки выбросов парниковых газов (далее Концепция). По ней к 2017–2018 годам предлагается ввести систему отчетности и мониторинга для предприятий с выбросами свыше 50 тыс. т СО2-экв. в год.
Резюме
Исходя из этих предпосылок, можно сделать вывод, что позиция Российской Федерации в Париже не будет слишком амбициозной. Более того, руководству страны есть что защищать или, лучше сказать, от чего защищаться. С другой стороны, национальное правительство вольно действовать так, как ему комфортно в сложившейся экономической конъюнктуре. В этом случае российскому руководству от нового климатического соглашения будет, что называется, ни жарко ни холодно.
При этом острыми темами для российской делегации могут стать международные механизмы коммерческого регулирования и учета парниковых эмиссий, по которым российская экономика может стать получателем углеродных инвестиций, а также вопрос о всеобщей обязательности снижения парниковых эмиссий, особенно для США.
