Ангелина Давыдова
На открытии сессии климатических переговоров ООН в Марракеше.
В середине ноября в Марракеше (Марокко) завершилась очередная сессия климатических переговоров ООН. В ее переговорной части конференция носила скорее технический характер – в частности, началась работа над правилами реализации Парижского соглашения (ПС), утвержденного странами в конце прошлого года в Париже и уже вступившего в силу в начале ноября.
Большую часть времени члены делегаций стран обсуждали формат дальнейшей работы по разработке этих правил – в частности, предполагается, что они будут утверждены к 2018 году, в то время как само ПС начнет действовать после 2020 года. Среди конкретных тем обсуждений были вопросы отчетности стран по выбросам парниковых газов, прозрачности, проверки и подтверждения статистики, а также правила обновления климатических целей стран. Напомним, что пока, в рамках специального приложения к тексту ПС, страны предоставили свои цели снижения выбросов парниковых газов на 2030 год – в дальнейшем горизонты планирования должны обновляться каждые пять лет. Одновременно с объявлением целей страны должны активно выполнять и «домашнюю» работу – разрабатывать стратегии низкоуглеродного развития и планы адаптации.
Стратегии развития
Первыми странами, представившими первые результаты по разработке стратегий низкоэмиссионного экономического развития до 2050 года уже в Марракеше, стали Германия, США, Канада и Мексика. «Разработка такой стратегии предусмотрена и в рабочем плане России, утвержденном Дмитрием Медведевым 3 ноября, там же предусмотрена разработка национального плана адаптации, а также углеродное регулирование, что очень важно для эффективного стимулирования энергоэффективности и внедрения новых технологий», – говорит Алексей Кокорин, руководитель программы «Климат и Энергетика» WWF-России. Также в Марракеше были начаты и переговоры о сути нового экономического (рыночного) механизма устойчивого развития, который сочетал бы в себе функции снижения выбросов с целями устойчивого развития, а также о будущем углеродных рынков. За последние годы в мире появился целый ряд национальных и субнациональных систем углеродного регулирования – по данным Всемирного банка, более 40 стран и 20 регионов установили цену на углерод в виде налога или системы квотирования (рынка). Один из вопросов, также обсуждавшихся в Марракеше, – как связать эти системы, организовав механизмы взаимозачета.
Наконец, важнейшие заявления и планы были озвучены на климатическом саммите в Марокко на полях конференции. 48 развивающихся стран (в том числе Филиппины, Марокко, Тунис, Бангладеш, Вьетнам) объявили о планах перехода на 100-процентную возобновляемую энергетику в период с 2030 по 2050 год. «Из них, вероятно, только Вьетнам и Монголия обладают немалыми запасами ископаемого топлива. Странам альянса именно сейчас нужно делать выбор, а для небольших государств внешние инвестиции в один-два крупных проекта могут кардинально изменить ситуацию в пользу ВИЭ», – считает Алексей Кокорин. Отметим, что прежде всего развивающиеся страны рассчитывают на помощь международного сообщества в виде климатического финансирования. Пока зеленые фонды наполняются не так быстро, как хотелось бы, в Марракеше серьезную подпитку получил лишь Фонд адаптации, средства которого выросли на 81 млн долл. (прежде всего благодаря вкладу Германии).
«Африканские и другие бедные страны настаивали, что им нужна помощь в виде грантов на адаптацию, что кредиты и инвестиции в зеленое экономическое развитие им важны, но не должны составлять львиную долю помощи. В первой версии решения конференции в Марракеше по долгосрочному климатическому финансированию было указание на четырехкратное увеличение средств на адаптацию из государственных или иных источников грантов, предложенное развивающимися странами. Одновременно в документе отмечалось, что идет рост средств, мобилизуемых развитыми странами для помощи развивающимся: в 2013 году – 53 млрд долл., в 2014-м – 61 млрд долл. В версии финального решения от 17 ноября четырехкратное увеличение было заменено на формулировку без чисел – необходимость баланса между финансированием адаптации и предотвращения и т.п. В окончательной версии, принятой конференцией, убраны все числа, кроме упоминания о 100 млрд долл. в 2020 году», – комментирует Алексей Кокорин.
Отметим, что также на климатическом саммите были озвучены потоки международного климатического финансирования в 2013 и 2014 годах. Так, в 2014 году 26,6 млрд долл. было выделено развитыми странами напрямую; 2,5 млрд долл. поступило через РКИК ООН; 16,6 млрд долл. – через многосторонние банки развития; 16,7 млрд долл. – частных средств. Кроме того, был оценен поток средств климатического финансирования от более сильных развивающихся стран, например Китая, в менее развитые. Он составил в 2014 году 7–12 млрд долл. Там же оценен и общий глобальный поток средств климатического финансирования в целом. По разным методикам верхняя граница оценки – 740–930 млрд долл. «Это важный документ, прежде всего показывающий, что методика учета частных средств и финансов, проходящих через многосторонние банки развития, де-факто уже работают, а результаты используются в принятых документах. По мнению ряда экспертов, при продолжении динамики 2013–2014 годов достижение 100 млрд долл. к 2020 году почти гарантировано, а сильно изменить методику и доказать, что этого нет, развивающимся странам не удастся. Поэтому в их давлении на развитые страны акцент должен быть сделан на гарантиях грантовых средств. Так, наименее развитые страны подчеркивали, что если практика не изменится, то на адаптацию придется менее 20% от 100 млрд долл., и настаивали на 50%. Большее или равное выделение средств на адаптацию (в сравнении со средствами на снижение выбросов) демонстрирует ряд стран – Германия, Канада, Нидерланды, Швеция, Швейцария и др., но общая картина, определяемая Японией, США и ЕС, показывает, что на адаптацию идет не более 20%», – полагает эксперт.
Еще одним важным событием переговоров в Марракеше стали объявления целого ряда субнациональных акторов, в том числе регионов и городов, а также компаний, о дальнейших планах снижения выбросов, перехода на ВИЭ, внедрения элементов низкоэмиссионного развития и циклической экономики. Одна из важнейших задач переговорного процесса ООН на ближайшие годы – также «впитать» и связать все эти имеющиеся, часто разрозненные, инициативы с целью интеграции климатических усилий в единое поле.
Влияние Парижского соглашения на мировую экономику и энергетику
Среди основных, как правило, косвенных последствий влияния ПС на мировую энергетику выделяется три. Первое – активное развитие ВИЭ. Напомним, что, по данным Всемирного энергетического агентства, в 2015 году инвестиции в электроэнергетические мощности на основе ВИЭ превысили вложения в станции, работающие на ископаемом топливе. Также в конце октября МЭА пересмотрело ранние прогнозы развития сектора – сейчас аналитики агентства предполагают, что ВИЭ останется самым быстрорастущим сектором электроэнергетики, глобальная доля которого вырастет с 23 до 28% к 2021 году. При этом затраты как в солнечной, так и ветряной энергетике будут продолжать снижаться, по данным МЭА, на 25 и на 15% соответственно.
Правда, по данным Bloomberg New Energy Finance, за первые несколько месяцев инвестиции в ВИЭ глобально все-таки снизились – на 23% за первое полугодие по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Ряд аналитиков считает это своеобразной коррекцией рынка после бурного роста, кроме того, играют свою роль и сохраняющиеся низкие цены на традиционные энергоносители, а также снижение господдержки сектора ВИЭ, правда, в основном на развитых рынках. Одновременно с этим ускоряется рост вложений институциональных инвесторов в сектор прежде всего в быстро развивающихся странах.
Второе основное косвенное последствие ПС – растущий процесс дивестиций (2,4 трлн долл. в 2015 году, 3,4 трлн долл. за прошедшие месяцы 2016 года), а именно изъятия инвестиций из сектора ископаемого топлива, прежде всего институциональными инвесторами, пенсионными фондами, страховыми компаниями, администрациями городов и университетов, – также существенно влияет на рынок, так как средства соответственно направляются в ВИЭ и чистые технологии.
Наконец, третье важнейшее последствие – рост требований к компаниям по раскрытию данных о выбросах парниковых газов по всей производственной цепочке. Их все чаще начинают предъявлять международные фондовые площадки, инвесторы, потребители.
По мнению целого ряда экспертов, ПС прежде всего затронет именно угольный сектор. «Угля будет все меньше потребляться в США, ЕС, Китае. Даже консервативное МЭА предполагает в своем World Energy Outlook 2016, что пик потребления угля был пройден Китаем в 2013 году. В то же время в Индии и ряде стран АТР в краткосрочной перспективе потребление угля, вероятно, будет расти», – считает экономист Владимир Сидорович. Представленный на конференции в Марракеше доклад «Углеродный капкан: как международное угольное финансирование подрывает Парижское соглашение и развитие чистой энергетики», подготовленный Советом по защите природных ресурсов (NRDC, США), также подтверждает этот тезис, говоря о том, что ряд стран (в том числе Япония, Китай, Германия и Южная Корея), сокращая угольные мощности в своих странах, продолжают вкладывать в сектор, экспортируя угольные технологии в развивающиеся страны.
 |
| Фольклор против изменения климата.
Фото Reuters |
Еще один доклад, также представленный в Марракеше, – «Последствия Парижского соглашения для использования угля в секторе энергетики», подготовленный Climate Analytics, – также говорит о том, что для достижения целей ПС развитые страны должны «выйти» из угля к 2030 году, Китай – к 2040 году, другие развивающиеся страны – к 2050 году.
Ольдаг Каспар, руководитель направления низкоуглеродной политики в Германии и ЕС немецкой экспертной организации Germanwatch, также отмечает, что производство электроэнергии на основе угля в Германии, достигшее пика на рубеже 2012/2013 годов, снижается уже третий год подряд. Также в середине ноября о планах закрытия угольных электростанций к 2025 году объявила Великобритания и (к 2023 году) Франция. Позднее власти Канады также сообщили о планах запрета угольных электростанций, не оснащенных системами хранения и улавливания углерода к 2030 году. «Как и в случаях с Францией и Великобританией, отказ от использования угля в Канаде в целом не является сверхсложной задачей – дело в том, что уже сегодня около 80% электроэнергии здесь производится низкоуглеродными способами, в первую очередь гидроэнергетикой (ГЭС производят около 60% электричества в стране, а канадская гидроэнергетика с установленной мощностью около 80 ГВт занимает второе по размерам место в мире). Крупнейшая провинция Онтарио еще в 2014-м отказалась от использования угля. В то же время четыре региона достаточно сильно зависят от этого сырья. Альберта является крупнейшим потребителем угля по объему, здесь расположено пять из шести крупнейших угольных электростанций Канады. А в Новой Шотландии и Саскачеване доля угля в производстве электроэнергии доходит до 40%. Поэтому на региональном уровне без некоторых трудностей перехода не обойдется. К 2030 году 90% электроэнергии в Канаде должно производиться на основе источников с нулевыми выбросами парниковых газов. Оставшиеся 10% предположительно придутся на природный газ и (в крайне незначительных объемах) нефть», – комментирует Владимир Сидорович.
В целом, говоря об энергобалансе будущего (на 2040 год), последний прогноз МЭА предсказывает дальнейший рост ВИЭ (до 37%) и природного газа (на 50% от уровня 2015 года, в результате чего газ обойдет уголь), небольшой рост потребления нефти (до 103,5 млн барр. в день с текущего уровня в 92,5 млн барр. в день), а также ежегодный рост выбросов парниковых газов в 0,5% от сектора энергетики.
Последствия для экономики РФ
«Сырьевая модель экономики перспектив не имеет – нефтегазовый бизнес находится в патовой ситуации: низкие цены на сырье не позволяют делать новые инвестиции, а высокие цены на сырье ускоряют внедрение альтернативных и безуглеродных технологий, благо они уже достигли коммерческой зрелости. Необходимо развивать внутренний рынок и создавать стоимость вне сырьевой отрасли – на это должна быть направлена деятельность правительства, а не на гадание на «нефтяной гуще», – полагает Владимир Сидорович.
Как отмечают эксперты, последствия для экономики РФ от Парижского соглашения будут в любом случае довольно серьезными, правда, не в результате ратификации, а в результате изменения мировой конъюнктуры – падения спроса на ископаемое топливо, рост доли ВИЭ, роста требований к углеродной отчетности по всей цепочке выбросов, сложностей с доступом на рынки для углеродоемкой продукции. Тем не менее не одна РФ оказывается в такой ситуации.
Ловушка нефтегазовых доходов
Как рассказывает Григорий Юлкин из Международного центра устойчивого энергетического развития под эгидой ЮНЕСКО (МЦУЭР), на конференции в Марракеше Канада провела ряд мероприятий, связанных с поиском путей выхода из ловушки нефтегазовых доходов. «На серии встреч, на которых специальным приглашенным гостем являлась Шеннон Филипс, министр окружающей среды и парков провинции Альберта, глубоко обсуждались вопросы, связанные с политикой, проводимой в отношении снижения выбросов парниковых газов. Здесь необходимо учесть, что Альберта считается крупнейшим источником нефтегазовых ресурсов для США и одним из наиболее значимых источников доходов национального бюджета Канады», – рассказывает эксперт. В частности, в Марокко обсуждались финансово-экономические риски нефтегазовых компаний, вытекающие из проводимой политики по снижению выбросов, отношения компаний к заданному направлению, фактические последствия на федеральном уровне и возможностях принятия этой политики для всей страны.
Угольный сектор России
В то же время, комментируя перспективы угольного сектора в РФ, представители Сибирской генерирующей компании считают, что в ближайшее время ВИЭ не смогут полностью заменить собой угольные мощности. «С одной стороны, по причине нестабильности выработки зеленой энергетики, которая по-прежнему резервируется традиционными источниками, с другой – в связи с тем, что угольные ТЭЦ производят не только электрическую, но и тепловую энергию, во многих городах Сибири, где работает наша компания, других источников для выработки тепла просто нет, а стоимость тепловой энергии на альтернативных источниках, например электрокотельных, в разы дороже», – отмечают в компании. Одновременно с этим «с точки зрения снижения выбросов отрасль теплоснабжения в России имеет огромный потенциал, но при существующем законодательстве и уровне тарифов ни потребители, ни производители не заинтересованы в экономии ресурсов.
Атом и гидроэнергетика
Отметим, что на конференции ООН в Марракеше как представители официальной делегации, так и присутствующие компании (в том числе Росатом и РУСАЛ) говорили и о перспективах использования атомной и гидроэнергетики в качестве низкоуглеродной. Так, в частности, представители Росатома сообщили, что АЭС, работающие в РФ, предотвратили выбросы парниковых газов в объеме 250 млн т СО2-эквивалента, что приблизительно равно выбросам всего автомобильного парка в стране за два года. Представители РУСАЛа также рассказали в Марракеше о плюсах использования гидроэнергетики в качестве низкоуглеродного решения.
В «Евросибэнерго», производящей около трети электроэнергии на основе ГЭС, также говорят о потенциале развития сектора в качестве «способа уменьшить углеродный след энергетики».
«Россия занимает второе место в мире по запасам гидроэнергетических ресурсов, однако они используются лишь на 20%, тогда как в развитых странах мира, таких как США, Канада, Франция, Швейцария и многих других, этот показатель составляет от 50 до 90%», – отмечают в компании, одновременно предлагая гидроэнергетику в качестве «стабилизирующей базы» для других видов ВИЭ с целью покрытия пиковых показателей потребления. «ГЭС в отличие от ветряных и солнечных станций способны обеспечить стабильный уровень поставок электроэнергии, позволив активнее использовать энергию других ВИЭ, зависящих от погоды», – говорят в компании.
По данным «Евросибэнерго», за последние 15 лет компания почти вдвое снизила выбросы парниковых газов путем модернизации ГЭС, в том числе постепенно замещая энергию угольных станций, перевода котельных на газ, а также снижения уровня потерь в сетях. «Сейчас мы проводим масштабную модернизацию сибирских ГЭС, которая позволит уже к 2018 году увеличить производство энергии на них на 1,5 млрд кВт-ч в год без увеличения использования объемов воды, что сопоставимо со строительством в Сибири новой гидростанции. Это позволит отказаться от сжигания еще около 800 тыс. т угля и уменьшить выбросы парниковых газов на 2 млн т в год», – говорят в компании.
Отметим, что перспективы использования как атомной, так и крупной гидроэнергетики также вызывают критику ряда экологов и экспертов – ввиду внешних экологических и социальных издержек, которые часто не учитываются в подобных проектах.
Так, в Марракеше России даже вручили ряд анти-премий «Ископаемое дня», которые присуждают представители гражданского общества за активное продвижение атомной и крупной гидроэнергетики.
Системный подход
Впрочем, ряд российских экспертов, полагает, что ключевая задача для РФ – не концентрироваться на одном или двух конкретных решениях «климатической» проблемы, а скорее создать системное видение дальнейшего развития сектора энергетики и экономики в целом в новых макроэкономических и технологических условиях, в том числе, путем интегрирования «нового мышления» и «подходов» во все основные утверждаемые стратегии развития.
«Парижское соглашение символизирует глобальный тренд на безуглеродное развитие, «позеленение» экономики и развитие возобновляемых источников энергии. Вопрос как раз в том, как экономическая политика должна на это реагировать при обсуждении Энергетической стратегии России до 2035 года, Прогноза развития энергетики России и мира до 2040 года, Национальной технологической инициативы и так далее», – полагает эксперт в области энергоэффективности, доцент кафедры «Энергетика» Технического университета УГМК Мария Степанова. По ее мнению, в результате этих обсуждений в РФ образовались два основных лагеря. «Условно традиционные энергетики утверждают, что «климат иной, запасы огромны, и весь этот бред России не нужен» и даже «ВИЭ – диверсия Запада против России», а «зеленые» оспаривают – «глобальное изменение климата, международные обязательства, нефть станет никому не нужна». Причем статистическими выкладками дела не решишь, лукавая цифра найдется для любой позиции, смотря как ее подать, примеров множество. Вложения в ВИЭ растут кратно быстрее, чем в традиционную энергетику. Но доля ВИЭ пока мала и не дает превалировать. Страны отказываются от угля, но инвестируют в угольную отрасль за рубежом. ВИЭ субсидируются, но цены на кВт-ч из солнца и ветра уже беспрецедентно низки».
Мария Степанова делает попытку обобщить российскую специфику: «С одной стороны, это богатые запасы углеводородов, и пока они являются конкурентным преимуществом, с другой стороны, достаточно благоприятный энергобаланс по сравнению с другими индустриальными странами. Относительно невелика доля угля, но значительны доли газа, гидро- и атомной энергетики, огромная протяженность, достаточно северные широты». По мнению эксперта, сейчас крайне важно «внутри определить интересы и приоритеты экономической политики с учетом происходящих глобальных изменений, когда правила игры и рынки меняются на глазах, в том числе по причине подобных международных соглашений и огромных инвестиций, направляемых в новые «зеленые» секторы и ВИЭ».
«Во-первых, век нефти может закончиться не потому, что закончится нефть, а потому, что так перевесит проводимая лидерами политика. Это не значит, что нефть завтра будет никому не нужна, но послезавтра, вполне вероятно, спрос сильно упадет. Зеленая энергетика сегодня не столько противопоставление углеводородам, сколько иной вектор технологического развития. Во-вторых, практически нереально предсказать скорость и качество изменений. Мировые агентства теперь ежегодно меняют свои прогнозы, достоверных прогнозов уже нет. В-третьих, технологический прогресс, подталкиваемый инвестициями в НИОКР, однажды делает технологию экономически выгодной, это дело времени и упорства. Вопрос окупаемости – не неизменное физическое явление как гравитация или восход солнца, окупаемость во всем мире регулируется государственной политикой. Триллионы долларов вложений на протяжении пары десятков лет не пройдут бесследно. Последовательность и массовость этих явлений ведут к неизбежности перемен», – делает попытку обобщения трендов эксперт.
По ее мнению, когда Россия заявляет, что не собирается снижать добычу углеводородов (в Марракеше именно такое заявление сделал специальный советник президента по климату Александр Бедрицкий, заявивший также, что РФ сконцентрируется на энергоэффективности и лесовосстановлении), проблема в том, «не грозит ли это потерей позиций в глобальной конкуренции».
«Очень непросто и болезненно решиться на подобную революцию, покуситься на кормящий страну ТЭК, когда проблем и так хватает. Но необходимо в сравнении рассчитать риски и эффекты и распределить их по временным горизонтам, надо решиться взять на себя ответственность смотреть на 50 лет вперед, нужно научиться считать экологическую стоимость товара и технологии; их стоимость для здоровья проживающего на территории населения; эффект от вложений в образование и здравоохранение; взаимное влияние в экономических цепочках и мультипликативные эффекты от вложений в определенные секторы на ВВП, наполняемость бюджетов, доходы населения. Применяемые у нас методики определения эффектов пока ничего этого не учитывают. Тогда можно будет говорить о сравнении противоборствующих подходов и выработке позиции в развитии энергетической, технологической, образовательной и всех остальных направлений государственной политики, а Париж и Марракеш – лишь триггеры к запуску этих вопросов», – делает вывод эксперт.
