Александра Самарина
Во многих следственных изоляторах и колониях открыты молельные комнаты.
В наступившем году может увеличиться приток в российские колонии осужденных за терроризм и экстремизм. Одновременно начинают выходить на свободу отбывшие 3–4-летние сроки по этим статьям. В результате, по мнению экспертов, в тюрьмах и в обществе в целом возрастает опасность распространения идей радикальных направлений ислама и связанных с ними преступлений. В Федеральной системе исполнения наказаний (ФСИН) утверждают, что ведомство успешно купирует подобные попытки.
Начальник Оренбургской колонии строгого режима № 8 Андрей Кафтан выкладывает перед автором статьи семь листов с портретами. Они у него всегда под рукой, и имена осужденных по террористическим и экстремистским статьям он знает на память. Со всеми ведется постоянная работа. И дело не только в предотвращении рецидива в колонии, но и в попытках возможной ваххабитской агитации среди осужденных.
Мне удалось поговорить с одним из заключенных. Шамиль Балкаров, осужден Верховным судом Карачаево-Черкесской Республики в 2014 году за хранение оружия, член террористической группировки. Черкес, 43 года, может выйти по УДО уже в этом году. В начале беседы неохотно выдавливает из себя нечто похожее на раскаяние: «Видимо, я заблудился». Однако тут же: «Сотрудники спецслужб мое дело сфальсифицировали». Впрочем, вину не отрицает, вопреки обвинениям в адрес спецслужб: «Мне заплатили. 45 тыс. за автомат».
Ваххабитская волна
Сегодня в России в местах заключения содержится около 2 тыс. осужденных за терроризм и экстремизм. Число заключенных из бывших стран СНГ, особенно из Закавказья и Средней Азии, где население исповедует ислам, по данным ФСИН, более 50 тыс., и предпосылок к их снижению не намечается.
В колониях и СИЗО религиозные радикалы заняли отдельную нишу в тюремной иерархии. И при этом они пытались «учить жить» разношерстную массу осужденных.
Тюремное ведомство поначалу опешило от такого наплыва экстремистов. Возникла проблема: старые приемы, используемые против «воровского мира», здесь не срабатывали. К примеру, исключалось воздействие на новый контингент через криминальных «авторитетов».
Типичный случай. В июле 2016 года в одном из судов Москвы был вынесен обвинительный приговор одному из вербовщиков, осужденных за распространение наркотиков. Находясь под стражей, он агитировал тамошних сидельцев поехать после освобождения воевать «за веру» в Сирию, да еще и денег заработать. Агитатору добавили срок. Причем он оказался больше изначального. И таких фактов по стране – не один десяток.
Сообразив, что к чему, многие «непримиримые» замелькали на фоне живописных тюремных видов в интервью на различных каналах с выражением раскаяния. Остальные меняли тактику. Радикалы теперь предпочитали «садиться» по обычным бытовым статьям и агитацию вести не отдельно с каждым осужденным, а стараться внедряться в небольшие группы, формирующиеся в колониях по принципу землячества.
Такая смена стратегии смогла поначалу смутить тюремщиков и позволила одному из «носителей идей», прибывших из Москвы в колонию Хакасии, убедить заключенных-мусульман, в основном узбеков, устроить бунт: якобы в колонии притесняют мусульман. При этом, непонятно почему, основными их требованиями были: разрешение курить где угодно, не здороваться с администрацией, не застегивать верхнюю пуговицу на форме...
Спецподразделения беспорядки быстро пресекли. После чего в СМИ, в блогах и социальных сетях появились многочисленные сообщения и заявления о том, что в местах заключения расправляются с «беззащитными верующими».
По мнению директора Института национальной стратегии Михаила Ремизова, «есть зона пересечения криминального мира и ваххабизма, поскольку, строго говоря, идеология последнего может обосновать криминал, дать его практикам дополнительную мотивацию. При этом суть этих практик останется неизменной».
Однако во ФСИН уверены, что обычный криминал и радикальный исламизм разделяет стена неприятия, в первую очередь – разные системы ценностей, касающиеся тюремной иерархии, основанной на совершенно различных этических понятиях.
По мнению некоторых экспертов, религиозных радикалов следует держать в особых тюрьмах, изолированно не только от обычных заключенных, но и друг от друга. Руководство ФСИН ранее всерьез рассматривало эту идею и отказалось от нее, считая, что целесообразнее держать под наблюдением радикально ориентированных осужденных в обычных условиях, отслеживая попытки религиозной пропаганды в оперативной работе. Кроме того, напоминают в ведомстве, реформа такого рода потребует строительства тюрем, где радикалы должны содержаться в строгой изоляции друг от друга в силу особой опасности контингента.
Вызывает беспокойство не только проблема агитации подобного рода в тюрьмах, где радикалы находятся под контролем, но и их поведение на воле – после отбытия срока заключения. С одной стороны, как пояснили мне в оперативной службе Оренбургской колонии строгого режима № 8, человек, попавший под наблюдение правоохранительных органов после отбытия наказания, соратниками-радикалами будет восприниматься настороженно. Однако, полагает Ремизов, бывшие заключенные, если и не годятся больше для диверсионной деятельности, могут формировать вокруг себя сообщество носителей радикальных взглядов, которое является питательной средой для террористов. «История знает такие организации, которые имели и боевое крыло, и мирное, при этом успехи боевиков увеличивали возможности легального крыла. В ваххабитских организациях все обстоит ровно так же». Ремизов уверен – когда убежденные радикалы выходят из мест заключения, они становятся более опытными и востребованными.
Под колпаком ФСИН
В местах заключения лиц, исповедующих радикальные вероучения, опекают так плотно, что у них просто не остается возможностей для агитации, утверждают сотрудники ведомства. «Заранее зная о прибытии такого заключенного, мы обеспечиваем ему полную изоляцию от остального контингента, – рассказывает начальник отдела по воспитательной работе с осужденными Оренбургской колонии строгого режима № 8 Евгений Шишкин. – Такой заключенный берется под особый контроль. Он представляет опасность, поскольку отвергает государственность, а вместе с ней – порядок, установленный в местах заключения. Содержится Шамиль Балкаров (об этом заключенном мы упоминали выше. – «НГР») в запираемом помещении, под постоянным визуальным контролем. Для него исключена возможность общения с другими заключенными. В соответствии с рекомендациями психолога для работы с ним составлен индивидуальный план. С Балкаровым регулярно беседуют и имам, и священник».
«С осужденными, изучающими, пропагандирующими, исповедующими или распространяющими экстремистскую идеологию, в колониях проводится адресная индивидуальная работа», – рассказал мне заместитель начальника Управления воспитательной, социальной и психологической работы ФСИН Сергей Филимонов. Задача ФСИН – не допустить исламофобии и разделения на национальной и религиозной почве. Особое внимание ФСИН уделяет колониям для несовершеннолетних, подчеркивает Филимонов. Этот непростой контингент не только обучают по дополнительным образовательным программам – для них открыты клубы по интересам, среди которых – «Основы толерантности».
В колониях проводятся ежеквартальные комиссионные проверки книг, находящихся у осужденных. Глава отдела по психологической работе УФСИН по Оренбургской области Владимир Чубаров рассказал: «Однажды проверял молельную комнату в одной из колоний и не обнаружил там Корана. Где, спрашиваю. Отвечают: на руках у такого-то заключенного. И обнаружил в результате среди вещей Абдуллы вовсе не Коран, а сборник салафитских высказываний, изданный в Саудовской Аравии в 2013 году и запрещенный к распространению на территории России. Выяснилось, что книга по недосмотру перекочевала в колонию с осужденным из СИЗО – как личная литература».
Борьба идей
 |
| Вместе с сотрудниками ФСИН перевоспитанием осужденных занимаются представители официальных муфтиятов. Фото автора |
Определенную роль в предотвращении распространения идей радикального ислама – и в тюрьме, и на воле – играет плотное сотрудничество ФСИН с представителями официального мусульманского духовенства. «История стран, где прошла смена власти, показывает, что люди, готовящие революцию или переворот, направляют свои силы в первую очередь на пенитенциарные учреждения», – утверждает председатель Духовного управления мусульман (ДУМ) Оренбургской области Альфит Шарипов: «Радикалы апеллируют к тем людям, которые чувствуют себя обделенными, которые думают: вот она, свобода! Эти люди входят в зону риска. Проповедники нетрадиционных религиозных течений целенаправленно работают с осужденными, чтобы впоследствии вовлечь их в свои структуры».
Оренбургский ДУМ регулярно сотрудничает с УФСИН региона, и Шарипову, как и начальникам колоний, известны имена всех заключенных, которые отбывают в области срок по террористическим и экстремистским статьям. ДУМ проверяет мусульманскую литературу, которая поступает в колонии, следит, чтобы в места заключения не попадала экстремистская пропаганда. Ходатайствует об открытии молельных комнат, передает туда ковры, свою литературу, «чтобы библиотеку какую-то создать, чтобы верующие могли удовлетворять свои религиозные потребности».
Мой собеседник говорит, что часто встречается с заключенными: «Разговариваю со всеми. Но не буду врать – не всегда нахожу понимание со стороны сидельцев-мусульман, среди которых многие сидят по «наркотическим» статьям. Дело в том, что у них весьма своеобразное понимание собственной преступной деятельности. Они считают, что, распространяя наркотики среди «неверных», осуществляют джихад».
Как сочетается осуждение радикальными джихадистами наркоторговли – и занятие ею? Объясняет это Шарипов примером из жизни одного из своих прихожан. Однажды собрался тот продавать свой уазик, приехал в один из азиатских регионов. Покупатель предложил: «Оставь у нас машину, а человек от нас повезет наркотики в Россию, продаст, и часть этих денег отдаст тебе за уазик». И сумма обещана была в два раза больше той, которую просил продавец: «То есть они нагло вовлекали человека в свой наркобизнес – ведь получилось бы, что тот получит деньги не за машину, а за продажу наркотиков. Он им говорит: ислам запрещает эту торговлю, ведь это дело на крови, дети покупают зелье. Отвечают: «Если человек покупает наркотики, значит, он неверующий, ведь Коран запрещает употребление. Таким путем мы ведем борьбу против неверных». Мой знакомый спрашивает: «А кто уполномочил тебя вести эту борьбу таким способом? А во-вторых, вы не думаете о том, что наркоман может навредить и верующим? С кого-то шапку снимет, у кого-то квартиру ограбит?» Так вот – у них и на эти доводы есть ответ: если, мол, вам плохо будет, уезжайте из этой страны. А куда и зачем мы будем переезжать, если нас устраивает эта жизнь? Мой знакомый ответил: те, кто продает наркотики, все будут в аду. Они снова уговаривают: вам ведь двойную цену предлагают. На жадность давят. Но он отказался, конечно...»
В Татарстане стали обращать внимание на проблему несколько лет назад. Сейчас имамы там действительно ходят по тюрьмам, посещая заключенных мусульман. Следят за литературой вместе с сотрудниками колоний.
Сегодня практически в каждой колонии России есть молельная комната для мусульман. Я побывала в одной из них, в Оренбургской колонии строгого режима № 8. Большая светлая комната устлана пестрыми коврами, вдоль стены – цветы в горшках. Полки с религиозной литературой. Присматривает за этим хозяйством заключенный, который не захотел назвать своего имени, но рассказал корреспонденту, что сидит за распространение наркотиков. Уверяет, что в колонии созданы все условия для соблюдения обрядов, и даже строгое расписание молитвам не препятствует.
Активно ведет себя в регионах и православное духовенство. Проблема заключается в том, что исламистской обработке подвергаются не только мусульмане, радикалов интересуют те, кто может стать новообращенным. Православные священнослужители считают своим долгом предупредить пропагандистскую обработку таких заключенных. Однако вступают они в общение и с осужденными исламистами. Священник Сергей Чебруков, председатель отдела по тюремному служению Оренбургской епархии РПЦ, рассказал корреспонденту, что разговаривает не только с православными верующими и атеистами, но и с мусульманами, в том числе – радикально настроенными. Эта последняя категория, в отличие от других, практически не воспринимает никаких доводов относительно неприемлемости насилия. «Такие люди, – говорит Чебруков, – просто закрываются. Сидят со скрещенными на груди руками, мол, «говори, говори, я сам знаю, что делаю, и ты ничему меня не научишь».
