Новая светскость бежит впереди паровоза

Иосиф Дискин предложил принять новый закон о свободе совести. Фото с официального сайта Общественной палаты.

Новый закон о свободе совести и религиозных организациях предложил принять глава одной из комиссий Общественной палаты Иосиф Дискин. Почему вдруг? Да потому что «нынешний закон, подготовленный и принятый еще в 90-х годах прошлого века, был создан на основе либеральных ценностей».

Разве? Насколько я помню, действующий закон, принятый в сентябре 1997 года, ровно 20 лет назад, в ту пору считался ужасно репрессивным. Так бывает: то, что еще вчера казалось ущемлением свободы, сегодня видится верхом свободомыслия. Легко себе представить, как в 30-х годах прошлого века осколки «эксплуататорских» классов сожалели о либеральных законах 20-х, которые во время их принятия воспринимались совсем по-другому.

Напомню тем, кто не знал или забыл, зачем понадобилось заменять действовавший тогда закон 1990 года, ставший настоящим прорывом к религиозной свободе после без малого 70 лет ее подавления. Дело в том, что он дал дорогу и новым для нашей страны религиям, что никак не устраивало «старых», расценивших приход «новых» как посягательство на идентичность россиян. Поэтому примкнувшие к ним недавние атеисты, воцерковленные депутаты тогдашнего Верховного совета, подготовили поправки, ограничивающие иностранных миссионеров и общины, имеющие конфессиональные центры за рубежом. В сентябре памятного 93-го поправки были благополучно приняты, но в силу известных обстоятельств законом не стали, поскольку вместе с другими бумагами сгорели после обстрела Белого дома в октябре.

Как известно, рукописи не горят, и вскоре новые депутаты в новом здании парламента с новым названием попытались влить старое вино в новые мехи. Справедливости ради надо сказать, что принятый Госдумой в июле 1997 года закон в целом был вовсе неплох, им урегулировано многое из того, что осталось за скобками предыдущего. И тем не менее ограничения были введены, причем не столько для иностранцев, сколько для сотен тысяч российских верующих, в основном протестантов.

На Западе, к которому тогда у нас еще прислушивались, расценили закон как дискриминационный. На администрацию президента России обрушился шквал обращений, в числе протестующих оказались папа Римский Иоанн Павел II и тогдашний американский президент Билл Клинтон. Ельцин, недолго думая, наложил на него вето, пояснив, что «многие положения закона устанавливают неравенство различных конфессий».

Что тут началось! Против вето выступил патриарх Алексий II, заявив о «напряжении между властью и большинством народа». В Госдуме вето объяснили вмешательством Запада, хотя преодолевать его не стали, вместо этого осенью дружно проголосовали за так называемый компромиссный вариант, оказавшийся едва ли не более жестким, чем принятый летом. Ельцин на этот раз закон подписал. Да что Ельцин! «Избиратели не поймут», – так Галина Старовойтова ответила моей знакомой на вопрос, почему не голосовала против закона.

Правда, иным было настроение религиозного меньшинства, когда они услышали с думской трибуны выражавшего едва ли не общее мнение Жириновского: «В России главная религия – православие. Все остальные – домой, в Европу. Собрали чемоданы – и на Белорусский вокзал».

Коротко скажу, что в законе было не так. Ну, во-первых, знаменитая преамбула с признанием «особой роли православия» и «уважением к христианству, исламу, буддизму и иудаизму».

Получилось, будто православие отделено от христианства, да так уж у нас законы пишутся. Там другое главное: сигнал чиновникам, как к кому надлежит относиться. Ни к чему были оправдания законотворцев, дескать, преамбула не имеет нормативного значения; чиновники сами разобрались, что имеет, а что не имеет. Скажем, не восприняли же они всерьез содержащийся в том же законе и вполне нормативный запрет на сопровождение деятельности органов власти «публичными религиозными обрядами и церемониями». Или запрет должностным лицам «использовать свое служебное положение для формирования того или иного отношения к религии».

Во-вторых, для религиозных организаций установили 15-летний «испытательный» срок, прежде чем начать пользоваться всеми предоставленными законом правами. А до того – ограничение в правах и ежегодная перерегистрация. Откуда взялись 15 лет, понятно: точкой отсчета законодатели избрали 1982 год, конец брежневской эры, когда еще мышь не могла проскочить сквозь препоны секретных инструкций о «религиозных культах».

Это положение закона позже попало под прицел Конституционного суда и ЕСПЧ. Первый каким-то образом сумел избежать признания его неконституционным, выявив «конституционно-правовой смысл», прямо противоположный буквальному толкованию, второй же – прямо назвал дискриминационным и предложил изменить, что впоследствии и было сделано.

А в остальном все было не так уж плохо. Если не считать проблем с правоприменением: кому-то подолгу не давали регистрацию, выискивая противоречия формальных слов устава с законом, кого-то пытались закрыть за воскресные школы, видя в них образовательные учреждения. Но в конце концов все как-то устаканилось. Тем временем сам закон потихоньку подштопывали. Так продолжалось, покуда благодаря принятым в прошлом году «миссионерским» поправкам он не приобрел другое лицо. Правда, еще недостаточно суровое, потому-то «Свидетелей Иеговы» ликвидировали, применив все же не этот, а другой закон – об экстремизме.

Остается спросить: почему же высказанное в Общественной палате предложение, сделанное в интересах традиционных конфессий, не поддержали их представители, участвовавшие в обсуждении. Все очень просто: действующий закон их устраивает, а его изменение может ненароком коснуться их самих. Так уже случилось 10 лет назад с введением расширенной отчетности для религиозных организаций – рассчитывали усложнить жизнь «нетрадиционным», а досталось всем. Право, как известно тем, кто учился на классиках марксизма-ленинизма — применение одинакового масштаба к разным людям, и в силу этого обладает своего рода сопротивлением материала, нельзя вытащить из него один кирпичик – вся конструкция развалится.