Следует ли отделить церковь от дипломатии

Братские народы не раз становились злейшими врагами во время локальных и мировых войн. Иллюстрация с обложки журнала Le Petit Journal от 10 октября 1915 года

Российская дипломатия уделяет непропорционально много внимания фактору «православного единства». Поддерживаются соответствующие организации, вроде МАП. МИД РФ регулярно делает заявления в поддержку тех верующих, которых оно считает близкими «русскому миру». Однако этот фактор демонстрирует либо нулевую эффективность, либо непредсказуемые и даже негативные последствия, как в случае с МАП в грузинском парламенте или многочисленных дипломатических нот в поддержку Московского патриархата в Украине.

В первый же день беспорядков президент Грузии Саломе Зурабишвили расставила точки над i, заявив, что никакой «православный союз» с Россией невозможен. Спустя несколько дней с проповедью выступил католикос‑патриарх всея Грузии Илия II, но и он только призвал свой народ к «осторожности». Никаких слов о «братстве», замешанном на общей вере, в Тбилиси не было сказано, хотя к этой общности много апеллировали в эти дни в Москве.

Не только неудачи, но даже успехи отечественной дипломатии показывают, что роль религии в отношениях с соседями ничтожна. Скажем, последний по времени успех – восстановление членства в Парламентской ассамблее Совета Европы. За возвращение России в ПАСЕ проголосовали делегации стран, где население исповедует либо западное христианство, либо ислам: Испания, Турция, Азербайджан, Норвегия, Нидерланды, Хорватия и другие. Были среди наших союзников и православные Кипр и Сербия. Зато категорически против высказались единоверцы из Грузии и Украины, а также католики‑поляки. Православная Румыния не определилась. Понятно, что все это деление условно, и отношение государств к возвращению России в ПАСЕ определялось множеством причин, среди которых вера едва ли не на последнем месте.

Имеет ли смысл и в дальнейшем полагаться на фактор «православного единства»? Руководитель исследовательских проектов в институте «Диалог цивилизаций» Алексей Малашенко полагает, что между нашими народами все‑таки существует общность, но на неформальном уровне. Люди эту общность ощущают, но, когда ее используют в политических целях, это вызывает отторжение. Поэтому идея направить Сергея Гаврилова, да еще и пригласить его сесть в кресло с пикера парламента Грузии, по мнению Малашенко, только спровоцировала «не очень многочисленных русофобов». Негативную роль сыграла и слабость грузинского руководства.

С тем, что духовная близость народов лишь обострила политический конфликт между Тбилиси и Москвой, согласны и другие эксперты, опрошенные «НГР». «Ситуация вокруг МАП и Сергея Гаврилова в Грузии показывает, что российский фактор используется в постсоветских странах для решения своих проблем – будь то грузинская оппозиция или Порошенко в Украине. Православие оказывается удобным поводом для провокации, а конфликт между родственными народами с единой верой оказывается намного более острым, чем с людьми из другой культуры», – сказал руководитель центра по изучению религии и общества Института Европы РАН Роман Лункин. «В конфессиональных вопросах, если брать ее политическую составляющую, есть много романтизма, есть сентиментальность, но все это заканчивается очень прагматичными интересами и обидами, когда вдруг интересы противоречат эмоциям, – поделился своими мыслями с «НГР» заместитель директора Центра политических технологий Алексей Макаркин. – Поэтому роль конфессионального фактора во внешней политике, в том числе в военных вопросах, я бы не преувеличивал».

«Церкви всегда лояльны власти, но за пределами своего государства у них могут быть уже собственные интересы, – говорит Роман Лункин. – Православный политик – это почти всегда националист и патриот, отстаивающий идентичность и границы своей страны. В этой связи православная солидарность, существующая, к примеру, между Грузинской церковью и РПЦ, может вступать в противоречие с враждой православных политиков между собой. Вполне православные деятели Румынии, Молдовы, Болгарии, Украины могут выступать против России, но в Европе быть союзниками РПЦ в отстаивании прав верующих, в критике европейского либерализма и политкорректности. Лучше всего фактор православной солидарности работает в отношениях с Грецией и Сербией, где и церковь, и Россия совмещаются в сознании граждан в одно целое. Связь с православной Россией остается частью идентичности стран, где остальная жизнь почти полностью подчиняется требованиям Евросоюза».

При этом Лункин отметил, что с чешским президентом Милошем Земаном и премьером Венгрии Виктором Орбаном у Кремля складываются неплохие отношения. «Это значит, что настоящий разлом идет не по линии православной солидарности, а по линии традиционализма, который может быть и не связан с определенной конфессией», – пояснил эксперт. Он также обратил внимание на исключения из этого правила. Самой традиционалистской и клерикальной силой в Европе можно назвать польскую партию «Право и справедливость». «Однако поляки‑католики даже при совпадении всех позиций принципиально не будут пророссийской силой. Этому мешают исторические стереотипы и стремление быть первой и по‑своему уникальной силой Евросоюза. Россия как игрок Большой Европы для многих является помехой, хотя без России и не обойтись», – отмечает он. Как известно, в случае с голосованием в ПАСЕ поляки проявили солидарность с Украиной и протестовали против возвращения России в эту организацию.

Чтобы оценить реальный вес религиозного фактора в дипломатии, Алексей Макаркин предлагает совершить экскурс в историю России, когда она наиболее активно вела свою внешнюю политику на европейской сцене и при этом позиционировала себя в качестве единственной в мире православной империи. «Только что одержана победа в Русско‑турецкой войне 1877–­­­­1878 годов, – приводит примеры политолог. – И в 1885 году православная Сербия идет войной на православную Болгарию. Дальше – Первая мировая война, и соответственно в одном лагере, лагере Антанты, Россия и Сербия. 

Православная Болгария – в другом лагере. Румыния колеблется, но все‑таки присоединяется к Антанте, а в Греции великий национальный раскол: король симпатизирует Германии, а премьер‑министр – Франции. В результате побеждает премьер‑министр. В Элладской церкви тоже были противоречия по поводу того, на кого ориентироваться – на короля или премьера. И во время Второй мировой войны православные оказывались по разные стороны фронта». «Поэтому с православной солидарностью как‑то исторически не сложилось», – резюмирует Макаркин.

Да и как ее реализовывать, если интересы православных народов и их церквей могут быть разнонаправленными? «В 1870‑е годы, перед русско‑турецкой войной, болгары настаивали на автокефалии. Константинополь им этой автокефалии не давал. Русский посол Игнатьев сочувствовал болгарам. Сейчас для болгар Игнатьев – герой, и о нем там помнят больше, чем в России. А с точки зрения греков, он интриговал против Константинопольского патриархата. Поэтому если России приходилось делать ставку на православных болгар – обижались греки, а если бы греки были довольны, то обиделись бы болгары», – рассказал Макаркин.

«Если говорить про Грузию, то здесь тоже все было непросто, – продолжает эксперт. – Царь Ираклий II обращался к России за поддержкой, его сын Георгий XII был готов отдать Грузию русскому царю, не найдя себе достойного преемника среди многочисленных родственников. А грузинская царица Мариам зарезала русского командующего генерала Лазарева, когда он приехал депортировать ее в Россию. Если говорить о церковном компоненте всей истории, то была очень тяжелая ситуация в связи с грузинской автокефалией. В Грузии существовала автокефальная церковь, равная Русской церкви. Автокефалия была упразднена в начале XIX века, и образован Грузинский экзархат, которым всегда руководил архиепископ, присылаемый из России. Соответственно были очень напряженные отношения между представителями русского и грузинского духовенства. В 1908 году даже убили экзарха – архиепископа Никона (Софийского). Это убийство произошло тогда, когда грузинское духовенство вело борьбу за восстановление автокефалии. И даже сейчас в Грузии к лику святых причислены ведущие участники той борьбы, католикосы Кирион и Амвросий, но оба они не включены в святцы Русской православной церкви. Общение между церквами было восстановлено только в 1943 году, то есть через четверть века после одностороннего восстановления грузинами автокефалии».

Роман Лункин обращает внимание на то, что сам Московский патриархат в своей дипломатии не абсолютизирует принадлежность к единому византийскому корню: «Примечательно, что и в официальной риторике патриарха Кирилла больше говорится о христианской солидарности в Европе, а православная солидарность применяется точечно – когда нет расхождений с местной властью». «Именно поэтому, к примеру, в прошлом году патриарх отменил визит в Молдавию – быть при всей дружбе пиарщиком президента Игоря Додона в РПЦ не согласны», – считает религиовед.

В таком случае непонятно, почему российская дипломатия отдает так много страсти и сил на поддержание тлеющего фитилька «православного единства». Тем более что этот фитилек все чаще приводит в действие взрывчатую субстанцию международных и межгосударственных отношений.