Валерий Вяткин
|
|
Иллюстрация из Википедии |
Церковная стезя явно претила юному Соловьеву, и, видя это, отец «выписал» его из духовного сословия. Дальнейшее обучение было уже светским. Талант его расцвел в Московском университете: здесь он учился, затем преподавал.
Между тем копились впечатления от знакомства с церковной жизнью. Образ священика приобрел в его представлении отнюдь не привлекательные черты: «дурной запах, бедность одежды, даже неряшество». Над такими «пастырями», замечал он, посмеивались массы, включая лакеев. Фиксировал Соловьев и «холодность» православного духовенства. Среди ученых священников он находил «самодуроватых».
Разделение духовенства на черное и белое множило, по мнению Соловьева, бедствия в церкви. Архиереев он нарек «полицмейстерами в рясе», «совершенными деспотами в своем замкнутом кругу, где для своего произвола не встречают ни малейшего ограничения, откуда не раздается никакой голос, вопиющий о справедливости ― так все подавлено и забито неимоверным деспотизмом». Архиерей, со слов Соловьева, ― это «необузданное честолюбие, злоба, зависть, мстительность, страшное высокомерие, требование бесполезного рабства и унижения от подчиненных, ничем не сдерживаемая запальчивость относительно последних». И в «Записках» своих Соловьев показал одиозных «преосвященных», причем из числа тех, кто в церкви считается лучшим.
Митрополит Московский Платон (Левшин) представлен «собственноручно» бившим клир. Преемник его, Августин (Виноградский), сожительствовал с женщиной вопреки монашескому обету безбрачия. Последующий московский иерарх, «бездарный» Серафим (Глаголевский), изображен монахом поневоле. Из-за развратной жизни ему еще в семинарии предложили выбор: «Или жестокое наказание, лишение будущности, или пострижение».
Петербургских митрополитов Антония (Рафальского) и Никанора (Клементьевского) Соловьев аттестовал «ничтожествами» ― в сравнении с митрополитом Московским Филаретом (Дроздовым). Но как воспринимал он последнего, вознесенного «до небес» историками-церковниками? Из числа «даровитейших», Дроздов имел «горячую голову и холодное сердце», «служил правительству», которому «стал льстить». Одновременно был «страшным деспотом, обскурантом и завистником», «талант находил в нем постоянного гонителя», «пресмыкание любил он более всего», «позабывал всякое приличие, не знал меры в выражении своего гнева на бедного трепещущего священника или дьякона при самом ничтожном поступке». При всем этом на нравы духовенства «не обращал внимания», хотя те часто обескураживали. Для наставников же духовных школ был «хищным животным»: не позволял тягу к творчеству, элементарной свободной мысли.
Отрицательные характеристики духовенства есть и в главном труде Соловьева ― «Истории России с древнейших времен». Так, историограф убедительно рассказал о коварстве архиепископа Феодосия (Яновского). Когда не стало Петра I, Яновский не скрывал радости (История… Кн. IX. Т. 17―18. М., 1963. С. 600). А ведь был он «в полной милости Петра во все время его царствования». Соловьев нарочито констатировал не только властолюбие Яновского, но и корыстолюбие. «Он был готов на преобразования в церкви, но если эти преобразования начинали клониться к уменьшению его значения и доходов, он был очень недоволен и не умел сдерживать своего неудовольствия. Честолюбие его было оскорблено тем, что он не был назначен президентом Синода, корыстолюбие ― урезыванием доходов, недодачею жалованья» (Там же. С. 599).
Применительно к середине XIX века он вдруг увидел слабые признаки очищения духовенства. Нашел и «светлые стороны» православия, заявляя, что оно «содействовало утверждению единовластия». Но приводимые автором примеры абсолютизма ― жестокость, деспотизм, бесчеловечные расправы, откровенное противоречие здравому смыслу - не внушает симпатий к государственнической роли церкви. Капитальная идея Соловьева: православие «уживется со всякими правительственными формами».
комментарии(0)