Беседовала Нина - Юрий Казаков когда-то в шутку называл тебя Тамархен, на немецкий манер. И в жизни, и в своих письмах к тебе, которые ты использовала в своей книге о нем "Мы - счастливые люди". Он не знал, но словно предрек, что ты будешь жить в Германии.
- Я живу в Германии уже пять лет, с 1999-го, оставаясь гражданкой своей страны. Я уехала по семейной причине, из-за своего мужа, кинодраматурга и писателя Павла Сиркеса, который тяжело болеет и у которого нет возможности лечиться в России, потому что здесь на это нужны сумасшедшие деньги. А в Германии он лечится бесплатно. Я поехала за ним, как протопопица за Аввакумом - куда голова, туда и шея.
- Ты со своей дочкой Сашей сегодня была на кладбище, на могиле своих родителей и родственников?
- Да. Они лежат на Введенском (то есть на Немецком) кладбище. Моя мама, мой папа┘ его старший брат, с которым у них была разница двадцать девять лет и который заменял ему отца┘ его дочка, племянница моего отца, а моя двоюродная сестра┘ Там у них общая ограда, такой большой гранитный камень, на нем надписи золотом. Правда, золото уже осыпалось┘ Мама моя умерла тридцать лет назад. Отец - сорок лет назад. За такое время любое золото осыпется. Я всегда навещаю их, когда приезжаю в Москву, и раньше всегда навещала. Я молюсь за них на кладбище, там сейчас и часовня для этого есть, настраиваюсь на возвышенно-скорбно-вечный лад и разговариваю с ними. Я считаю, что они все слышат. Мы с Сашей купили им цветов.
Введенское кладбище - старинное. Там похоронено много выдающихся людей. И актриса Алла Тарасова, и поэт Дмитрий Кедрин┘ И доктор Гааз, немец, который жил в России и лечил людей. Кончил тем, что разорился и умер в нищете. Он умер сто с лишним лет назад, но люди не забыли его и до сих пор приносят ему цветы на могилу. У него не было в России семьи. Значит, совсем чужие люди приносят ему цветы┘ Еще на Введенском кладбище похоронены братья Озеровы, футбольный комментатор Николай Николаевич и режиссер Юрий Николаевич, который сделал эпопею о Великой Отечественной войне. А несколько лет назад я, представь себе, обнаружила недалеко от "нашей" могилы могилу Софьи Парнок. Софья Парнок была выдающейся поэтессой и подругой Марины Цветаевой. Умерла, отравившись грибами.
Она ждала возвращения Марины в Россию и не дождалась. Вообще-то она была лесбиянка. И по сути была мужем Цветаевой. Сережа Эфрон был ее мечтой, отцом дочери. А Софья Парнок была настоящим ее мужем. Но это не наше дело. Я никогда не смакую таких вещей. Главное - она писала замечательные стихи. И очень сильно повлияла на Цветаеву как на поэта, она показала ей, что такое мужской стих, направила ее на собственный путь в поэзии. И мне понятно, почему Цветаева так любила ее.
┘Введенское кладбище - как музей. Там столько прекрасных и роскошных изваяний, памятников┘ Есть много новых, очень красивых и очень дорогих. Мы с Сашей прямо ахнули, когда увидели их.
- Ты поехала в Германию, не зная немецкого языка. И занималась в Мюнхене на специальных Гете-курсах, учила там немецкий язык┘
- И все равно я ни фига не знаю. И сейчас знаю немецкий язык хуже, чем когда училась на курсах. Потому что общаюсь я в Мюнхене не с немцами, а только с нашими, русскими, которые живут там. Только с нашими. Павел, правда, знает немецкий язык довольно сносно, потому что он всю жизнь учил его, и в школе, и в вузе┘ Саша┘ знает получше, чем я, но тоже плохо. Она тоже училась со мной на Гете-курсах, бесплатно, мама и дочка сидели за одной "партой". И сейчас продолжает учиться на курсах языка, но уже сама оплачивает их. Потому что полтора года никто не будет учить тебя в Германии бесплатно. Так что проблем у меня и у нас много. Как и у всех наших, которые живут там. Я считаю, что моя болезнь, которую я перенесла в Германии вскоре после окончания курсов, - ответная реакция моего организма на перегрузки. К тому же на курсах меня вечно вызывали "к доске". Меня и в школе вечно вызывали. У меня такой вид - я похожа на отличницу (а я и была в школе отличницей!). И поэтому меня учителя очень любили вызывать к доске: "Тама-ара, Тама-ара┘ Тама-ара┘" И на Гете-курсах тоже. Но меня там вызывают, а я ничего не понимаю. Знаешь, как это тяжело? Что скажут, а если не скажут, то подумают про тебя? Старая, да еще и глупая... Я написала повесть о Гете-институте, о том, как я училась там. Она вошла в мою новую книгу.
- Наших в Германии много?
- Очень много. В одном только Мюнхене - тысячи наших соотечественников. В основном это - Украина, Белоруссия. Меньше - Москва, Петербург. Есть там и интеллигенция. Конечно, не тысячи человек, а десятки. Но нам хватает их для общения.
- Там есть свой литературный круг? Кто там есть из наших писателей?
- Есть, конечно, свой маленький, узкий кружок из писателей. Есть и классики: Владимир Войнович, Борис Хазанов, Владимир Кунин. Но они как-то не общаются друг с другом. А я общаюсь с ними порознь. Войновича я видела за два с половиной года всего два раза. Хотя тут мы хорошо знали друг друга. Нельзя сказать, что дружили, но довольно часто общались. Еще там есть Володя Кунин - он более доступный для всех, доступный и приветливый. Я его тоже знаю сто лет. Но у него больна жена. Ему некогда общаться со всеми. Не до того ему. Даже когда он пригласит нас или кого-то к себе, то потом звонит и говорит: нет, не надо, не приезжайте, все отменяется. Есть там несколько поэтов. Наталья Генина, ты ее знаешь. Вот с ней мы общаемся часто, с ней мы дружим. Она разведена с мужем, живет в Мюнхене с дочкой.
- Там, наверное, не много народу приходит на вечера?
- Да. Человек 25-30. Больше не бывает. На вечера приходят свои люди. В том числе и коллеги по перу. Наташа Генина, о которой я говорила. Музыкант Андрей Рево. Оказалось, что он и поэт хороший. Еще там есть такая поэтесса Лариса Щеголь┘ Это только в Мюнхене. А по всей Германии разбросаны десятки поэтов, десятки. Год назад они все собирались в Мюнхене на фестиваль поэзии. Я тоже участвовала в нем. И в этом опять был фестиваль, и опять все съехались.
- А где в Германии, в Мюнхене, у тебя была презентация твоей книги?
- Одна презентация у меня была в книжном магазине. Другая - в газете "Мюнхен плюс"┘ Есть там такая газета на русском языке. Она безгонорарная. Но мы в ней все печатаемся, поэты, писатели из России. И была у меня презентация книги в одном театре. Ее мне устроила культурная организация "Мир". Основала и возглавляет ее Татьяна Лукина. Она и предложила провести мой вечер в театре. Я не могу на них жаловаться, но... в общем, у них там свои любимцы, которых они приглашают из России. Виктория Токарева к ним приезжала. Выступала, ей платили большие гонорары. Фазиль Искандер приезжал, выступал в клубе "Город".
- А что нового ты написала за последний период своей жизни?
- Я написала несколько мемуаров. О Тарковских - Арсении и Татьяне, о Борисе Слуцком, о Юлии Нейман┘ Я в Германии все очень обостренно чувствую. И меня потянуло на мемуары. Я довела до ума свои старые воспоминания о Евгении Долматовском и о Литинституте┘ У меня, как ты знаешь, был первый вариант, который заказала мне вдова Долматовского Мирослава и который она взяла у меня и хотела включить в коллективную книгу воспоминаний о нем, и твои воспоминания она хотела туда включить, но я считаю, у меня тот вариант был плохой - я писала его в спешке, - и я сделала новый.
- Ты можешь сказать о себе своими же стихами: "Одной рукой строчу поэму, другой помешиваю щи"?
- Конечно. Мне приходится и "поэмы" строчить, и щи варить, совмещать одно с другим. Павел, кстати, тоже умеет готовить - и отлично готовит, он заправский кулинар и умеет делать такие блюда, каких я не умею делать. Но сейчас он совершенно отошел от всего этого. Он очень плохо себя чувствует. И не может выносить запахов. Понимаешь? Даже когда я пеку пироги, единственное, что я люблю делать из хозяйства, он страдает, потому что не выносит запахов┘
- Тебе недавно дали в Москве премию "Венец" от Союза писателей Москвы. За твою новую книгу┘
- Я вообще-то думала, что не за новую, а за предыдущую - "Библия и русская поэзия". Потому что ту книгу некоторые читали, а эта только появилась в Москве и ее еще не успели прочитать. Но, судя по всему, это премия за последнюю книгу, "Короткая пробежка". Это усеченная строка Александра Меня. Он говорил о жизни: "Нам дана короткая пробежка". Я сначала так и хотела назвать свою книгу, полной фразой Меня. А Володя Корнилов сказал мне: "Зачем тебе такое длинное название? Оно будет трудно читаться и плохо запоминаться. Назови книжку - "Короткая пробежка". Я вняла его совету.
Мы с Володей были большие друзья. Почти каждый день перезванивались по телефону. Я очень тяжело переживаю его смерть. Я никогда к ней не привыкну. И мне всегда будет очень не хватать его.
- "Короткая пробежка" - это своего рода избранное, "пробежка" по всей своей жизни, по всему своему творческому пути?
- Я включила туда стихи и прозу разных лет, в том числе и последних двух с половиной лет, то, что я успела написать в Германии. А кроме того - и свою повесть о Юрии Казакове, и об Александре Мене, еще какие-то вещи из своей книги "Мы - счастливые люди". Потому что она выходила таким крошечным тиражом, 200 экземпляров, что я не могла ни в Ленинку ее отнести, ни друзьям подарить. Это была книжка для домашнего пользования. Хотя тогда я и такой была рада. Она не дошла до читателей. У новой книги тираж побольше.
- Она ведь вышла не в Германии?
- Нет, у нас в Москве, в издательстве "Грааль". А там это невозможно. Что ты. Там вообще никто не будет этим заниматься. Там мы никому не нужны. Когда кончились политические игры между Востоком и Западом, то на Западе всякий интерес к нашей литературе, к нашим поэтам исчез. У славистов свои, рекомендованные кем-то списки. Я в них не вхожу. Как и многие мои коллеги.
- Ты издала книгу за свой счет?
- Да, я пошла на это. Хотя не скажу, что мне было это легко, нет, совсем не легко. Деньги на книгу я собирала по крохам, приезжала в Москву, получала какие-то гонорары. Кроме того, я вложила в нее все, что у меня сохранилось от старых запасов┘
- Только настоящий поэт (или одержимый графоман, но о графоманах что говорить) может в наше время вложить свои деньги не во что-то, а в свою книгу!
- Я не могу тебе передать словами, сколько еще всего я вложила в нее кроме денег. Я была сама и составителем этой книжки, и наборщиком, и редактором, и корректором┘ Все-все я делала сама, единая во многих лицах┘ Мне сказали в издательстве: "Приносите готовый макет книги". И я сама делала весь макет, не имея никакого опыта. Я приезжала в Москву, носилась здесь в поисках компьютера, как Жучка, чтобы поправить в наборе ошибки. Здесь у меня компьютера нет. Спасибо Александру Зорину, который подпустил меня к своему компьютеру, и я смогла хоть главное поправить. А сколько раз я ее вычитывала! У меня не было денег нанять корректора. Читала себя и уже ненавидела все это. А когда мне прислали верстку (нашлись добрые люди и привезли мне ее прямо в Мюнхен, спасибо им), я опять вычитывала ее и нашла там семьдесят ошибок! И опять поправляла их. Один бог знает, чего мне стоила моя книжка┘ Издательница Татьяна Белкина меня спросила: что вы хотите видеть на обложке? Я сказала: хочу видеть Тверской бульвар, где мы с Юрой Казаковым гуляли, и две маленькие фигурки на нем. Она нашла художника, который сделал мне такую обложку. Потом мне сказали: кто может написать предисловие о вас? Я говорю: я не люблю никого ни о чем просить, давайте дадим вместо предисловия фрагменты из того, что уже написали обо мне когда-то мои друзья. И мы дали фрагменты из статей Татьяны Бек, Владимира Корнилова, Инны Кашежевой и Дмитрия Сухарева. Инна написала: читатель, вот двое идут по Тверскому бульвару, они расстанутся в жизни, но потом встретятся в этой книге и останутся в ней навечно вместе┘
- Книжка получилась очень красивая и значительная. Высший класс!
- Всем позволено такие книжки издавать, когда они за свой счет!
- В каком возрасте ты начала писать?
- В 11 лет. Начала с гражданской лирики┘ Потом скатилась к лиризму. В 17 лет послала письмо поэту Евгению Долматовскому. Я не знала, что он ведет семинар поэзии в Литературном институте. Просто послала ему письмо, потому что любила его стихи, его песни. Он в ответ прислал мне письмо, пространное такое. И у нас произошла встреча с ним. И он настоял перед приемной комиссией, чтобы меня взяли в Литературный институт, в его семинар. Я училась у него пять лет. И он всегда защищал меня от нападок, от критики моих сокурсников, "семинаристов". На меня было много нападок. Потом он направил меня с моими стихами в "Новый мир", и с его легкой руки Константин Симонов печатал меня в "Новом мире". Потом Александр Твардовский┘ не печатал меня. А потом Сергей Наровчатов печатал, а потом Сергей Залыгин печатал... Евгений Долматовский вывел меня на большую литературную дорогу. В моей книге есть воспоминания о нем. Те самые, о которых я уже говорила. Там много чего есть.
- Я смотрю, тебе в Москве надарили много книг┘
- Да. Митя Сухарев подарил мне книгу "Авторская песня". Он сам ее составлял. Он же не только поэт, но еще и бард. И мне кажется, что после Булата Окуджавы он сейчас бард номер один. Книга роскошная, великолепно оформленная, большой, весомый том - не том, а целый томище. Там есть и мой раздел, моя фотография, интервью Мити Сухарева со мной и мои песни, на музыку Сергея Никитина и Виктора Берковского. Одна из них как раз о "районе моей любви":
Не засекай, район любви,
Меня на каждом перекрестке,
В пролеты лестниц не зови,
Не пачкай в краске и известке.
Не отводи оконных глаз
И не топи в тени скамеек.
Ты это делал тыщи раз,
Ты не откроешь мне Америк.
Я, правда, не совсем понимаю, что такое авторская песня. И какое отношение к ней имею я. Я же пишу только стихи и не пишу музыку к ним и не пою их. В отличие, например, от Новеллы Матвеевой или Вероники Долиной или новой бардессы Казанцевой, ты слышала такую? А Сергей Никитин и Виктор Берковский никогда не писали стихов, а всегда писали только музыку к чьим-то стихам. Но тогда чем они отличаются от других композиторов? Тем, что поют свои песни? А на твои стихи пишет песни Анатолий Шамардин и сам же поет их. Но он не считается бардом и его песни не считаются авторскими? Сложный вопрос.
- Ты говорила мне, что наши соотечественники, которые живут в Германии, задумали, по вашей с Натальей Гениной инициативе, собрать средства на издание книги Яна Гольцмана, который умер в 1999 году. И начали собирать эти средства прямо на литературном вечере, прямо со зрителей и собрали небольшую сумму, с миру по нитке...
- И вот эта книга вышла. И там есть такая аннотация: "Книгу Яна Гольцмана ждали в Карелии, ждали в Мюнхене. Благодаря усилиям Натальи Гениной и Тамары Жирмунской там прошел вечер памяти Яна, и у него появились новые почитатели, которые внесли свою лепту в издание этой книги┘" Алла Калмыкова сделала много для того, чтобы эта книга появилась на свет. Она, по существу, мать этой книги┘
- В твоей новой книге много разных фотографий┘
- Но я смотрю на эти фотографии и думаю: кого ни возьми, никого уже нет на свете. Ни моих родителей нет. Ни Юры Казакова нет. Видишь, я снимала его в 1958 году в Пицунде. А он - меня. И мы теперь в этой книге опять встретились с ним. Ни Володи Цыбина нет. Он умер недавно. Он учился со мной в Литературном институте, на моем курсе. Я его очень любила. Он казался мне будущим Максимом Горьким. И то, что он не стал им, это, как говорится, не его вина, а его беда. Ни Валентина Берестова нет, ни Инны Кашежевой нет. Ни Александра Яшина, моего любимого писателя, нет. Ни Булата Окуджавы нет. Ни Евгения Долматовского нет┘ Ни моего "небесного спутника" Александра Меня нет. Я одна осталась.
- Тамар, а как ты после Германии ощущаешь себя в Москве, у себя дома?
- Как будто я никуда отсюда не уезжала.
