Беседовал Станислав - Вы говорили как-то, что члены всякого литературного жюри занимаются в основном отловом литературных тенденций. Сейчас есть какие-то тенденции?
- На последнем Букере это было не совсем так, а просто был коронован очень хороший роман, вне всяких тенденций. Потому что тенденции писать исторические романы таким красивым, слегка выдуманным языком нет, это штучное произведение Василия Аксенова. Так что в данном случае мои слова не подтверждаются. Я бы сказал об одной заметной тенденции: если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. То есть гора - значит, публика, - за серьезными писателями в очередях не стоит, книги не расхватывает. Они, по удачному выражению Жванецкого, находятся в межъящичном пространстве. Не желая оставаться совсем без читателя, серьезные писатели начинают задумываться, как бы сделать несколько шагов навстречу читателю. При этом, не ломая себя, не в угоду читательской массе, то есть не начинают делать детективы или фэнтези, хотя и в этом жанре можно достичь высот. Я вижу эту тенденцию и в других, и в себе. Мне это интересно - попробовать поиграть со своим предполагаемым читателем в некий жанр, сделать несколько шагов ему навстречу, слегка его обмануть, начать лихо и весело, а когда он догадается, что речь идет об очень серьезных вещах, может быть, даже философских, уже будет поздно. Он уже вчитался!
- Литературный процесс - что это за явление?
- Если попытаться сформулировать, что почти невозможно, то я бы сказал так: это когда каждая новая книга пишется с учетом уже созданного в литературе.
За каждой новой книгой есть некий ряд прочитанного, усвоенного, иногда даже впитанного, как бы из воздуха, данным автором. Есть определенное движение, и даже когда говорят про какую-то книгу какого-то автора, мол, это откат назад, то это очень условные упреки, потому что не бывает никаких откатов назад. Все движется только вперед. Это направление может быть кривым, загогулистым, каким угодно. Это диалектика! Время идет таким образом, и по-другому не бывает. Не бывает, чтобы авторы творили на пустом месте. Поэтому можно сказать, что литературный процесс - такое же объективное явление, как скажем, земное притяжение. Литературный процесс есть потому, что есть жизнь. Жизнь движется, и можно сколько угодно говорить, что она движется не так и не туда, но она движется, и литературный процесс движется вместе с жизнью. Другое дело, когда иные критики талдычат, что нет никакого литературного процесса, литература есть, а процесса нет; или наоборот - процесс есть, а литературы нет┘ Это красивые формулировки, но не более того. В первом случае хотят обычно сказать, что нечто движется, а книг хороших мало, а в другом - что, мол, да, книги появляются, но они не складываются в некую общую картину. Просто исследователям, в том числе критикам, всегда хочется найти какие-то тенденции. Как все радовались, когда был так называемый постмодернизм, которого на самом деле не было! Было о чем погуторить, потолковать. Это ведь естественный процесс - сортировка.
- Вы говорите - постмодернизма не было. А как же Сорокин?
- По этому поводу можно вспомнить известную строчку из Бориса Гребенщикова: "Рок-н-ролл мертв, а я еще нет"┘ На самом деле и рок-н-ролл не так уж и мертв, да и с БГ какие-то странные вещи происходят. Я к чему говорю - были отдельные явления, которые легко подверстывались под то, что называли постмодернизмом. Произведения, использовавшие ироническое переосмысление известных сюжетов и наработанных приемов. Я бы назвал это не явлением, а, например, одной из волн прибоя. А волна дело такое - накатила, кого-то перекувырнула, кого-то обласкала - и ушла себе назад. Писатели остаются на берегу, а некоторых уносит в открытое море забвения┘
- То есть вам неинтересны эти тусовочные явления?
- Вообще явления, особенно тусовочные, они интересны творцам не очень одаренным. Потому что когда ты входишь в некое течение, то о тебе невольно говорят, потому что ты формально к нему принадлежишь. Схлынуло явление - и что о тебе скажешь помимо него? О том же Сорокине, несмотря на то что явление схлынуло, мы говорить продолжаем, потому что он занятный писатель, играет в игры, которые мне иногда любопытны. Да я и сам этими играми занимался┘ Ироническое освоение литературы существовало всегда. Просто нашли удобный термин, который облегчил жизнь критикам.
- Литературные произведения многих авторов можно воспринимать как формы вуайеризма или, наоборот, эксгибиционизма. Ваши же книги обладают здравой позицией, как вы считаете?
- У меня есть стремление многие вещи рассматривать с точки зрения здравого смысла. Может быть, из-за этого я и не в большой моде. Я же нормально смотрю на вещи, понимаю, что я писатель не культовый и даже не модный. Ничего, это я переживу. Потому что в моде бывают более эпатажные и остросовременные книги. Хорошие книги тоже бывают модными, но тут что-то должно совпасть, а у меня не совпало. Зато у меня есть некое понимание, что есть норма в жизни и в литературе. Это не исключает какой-то игровой стихии, абсурдных элементов. Хотя одна из моих книг, подготовленных сейчас к печати, называется "Антиабсурд". У меня есть книга рассказов, называется "Книга для тех, кто не любит читать" - она постоянно пишется и войдет составной частью в "Антиабсурд".
- Откуда такое название?
- Это одно из моих убеждений: отражать методом абсурда абсурд жизни не так интересно, получается масло масляное. А вот когда жизнь, которую ты описываешь, наоборот "супернормальна", то это воспринимается как чистый абсурд. Есть опыт чтения этих рассказов на публике, они часто воспринимались как юмористические. Но они настолько нормальны, что читателям и слушателям становится смешно.
- Какими еще новинками порадуете?
- Новым романом, "Они". Кто они, эти "они"? Из романа узнаете. Скажу лишь, что на обложке кроме названия написано следующее: "РЕКОМЕНДОВАНО В КАЧЕСТВЕ УЧЕБНО-НАГЛЯДНОГО ПОСОБИЯ ДЛЯ ПРЕЗИДЕНТА(ОВ) РФ, ЧЛЕНОВ ПРАВИТЕЛЬСТВА, ДЕПУТАТОВ И ДР. ГОССЛУЖАЩИХ В ЦЕЛЯХ ИЗУЧЕНИЯ СОБСТВЕННОЙ СТРАНЫ".
- Не придется ли и дальше писать романы с лаконичными названиями "Они", "Мы"?
- В самую точку. И в итоге - роман "Я". Так, между прочим, и задумано. Стремление к подобным проектам не у меня одного. Может быть, это попытка классификации, упорядочения┘ Попытка собрать воедино сознание, которое на глазах трещит по швам. Свое сознание в первую очередь. Я же для самого себя книги пишу. Это сериалы - для людей. Сказал вот сейчас почти наугад, понимаю при этом, что сказал чуть ли не глупость, но давайте оставим. Возвращаясь к теме: и сериал может оказаться вещью, и книга дрянью. Но хотелось бы и то и другое делать хорошо.
- Существует ли конкуренция в литературе?
- Есть несколько видов конкуренции в литературе: одна творческая, параметры которой трудноуловимы. Каждый выращивает свой вид небывалых овощей. Как тут конкурировать: мой огурец лучше твоего помидора, что ли? Поэтому творческая конкуренция - вещь субъективная. Хотя, если человек пишет безграмотно, это сразу понятно. Что-то можно сравнить, если два человека занимаются огурцами. Но как сравнивать: по весу, по длине, по горькости кожуры? Шут его знает, но сравнивать нужно, иначе договоримся до того, что критериев вообще никаких нет. Есть вещи рыночные, к примеру, соревноваться по тиражам. Но кто соревнуется - писатели или издатели? Чаще издатели, хотя и от писателя кое-что зависит. Я, к примеру, соревнуюсь сам с собой - аудитория сериалов по моим сценариям доходила до 50 миллионов человек. Это несопоставимые цифры с тиражами моих же книг. Так что я бы сказал, что соревноваться надо с двумя вещами: со всей предшествующей литературой, то есть ставить задачу написать то, что никто до тебя не написал. Хуже, лучше - это уж как получится. А вторая задача - соревноваться с самим собой. Не повторяться, не использовать наработанные темы, что является творческой гибелью для писателя.
- А представителям жанровой литературы остается соревнование в тиражах┘
- Поэтому я и не стал заниматься жанровой литературой, теми же детективами в чистом виде. И потому еще, что это очень трудно. Это своеобразный и особенный талант. Далеко не всякий беллетрист, описывающий жизнь в формах не жанровых, сумеет написать детектив. Это особое мастерство, которое я очень уважаю. Но главное, что мне не подходит в жанровой литературе как писателю, так это повторяемость. У такого автора и первая, и десятая книга примерно одинаковые, герой обязан оставаться неизменным, каким его запомнил читатель. В литературе серьезной это расценивается как преступление против характера, который должен быть многомерным и меняющимся. А в жанровой меняется только сюжет.
- Зато по таким книгам снимаются успешные фильмы. "Ночной дозор", "Турецкий гамбит". Не завидуете?
- Я тоже не против, если бы по моей книге сняли кино. Но не такое. Тут у меня сложные чувства: я радуюсь успеху режиссеров и продюсеров, радуюсь, что публика валом валит на отечественное кино, но успеху Акунина, врать не буду, не радуюсь. И не могу радоваться: при всем уважении к господину Чхартишвили, заявляю прямо и, заметьте, без всякой злобы, а со спокойным осознанием того, что жизнь есть борьба: Акунин - мой классовый враг. Чем лучше ему, тем хуже мне. Заметьте и еще одну принципиальную вещь: пусть цветут сто цветов, в том числе и искусственные, как тот же Акунин, Донцова (уважаю опять же), Дашкова (и снова уважаю), но мне категорически не нравится, когда начинают поговаривать, что они-то настоящие цветы и есть. Это понятно: продавцам ловко скрученной и разукрашенной бумаги надо уничтожить конкурентов, вот и стараются. И оболванивают читателей, которые, похоже, этому только рады.
- Не любите так называемого массового читателя?
- А за что его любить? Он ленив и нелюбопытен. Но это обида не коренная, все равно что обижаться на человеческую природу, ибо - а кому вообще работать нравится, в том числе головой? Мало таких, к сожалению.
