Беседовала Майя Новый роман Дины Рубиной «На солнечной стороне улицы» вошел в шорт-лист премии Русский Букер этого года. Сама писательница связывает успех с полным преображением привычного ей стиля, интонации, даже круга тем. Такая писательская игра. «Очень опасная!» – признается Рубина.
– Дина Ильинична, критики уже успели отметить необычность вашей новой книги. Это касается и стиля, и интонации, и сюжета. В чем, по-вашему, новизна?
– Роман кардинально новый и┘ такой полузабыто-старый, какими могут быть только воспоминания о родном городе, о Ташкенте, который я покинула более двадцати лет назад. Сюжет действительно закручен несвойственными мне острыми сюжетными ключами; сама «история» двух главных героинь, художницы Веры и ее матери, «наркобарона» Катерины, держит в напряжении. Да и вокруг такое коловращенье типажей и прочих попутных историй, что я и сама еще не могу прийти в себя после написания┘
– Есть немало примеров, когда автор придумывает сюжет, а тот через какое-то время обрушивается на него с подозрительной зеркальностью. Недавно Владимир Маканин сознался, что, описав в одном из текстов автокатастрофу, сам попал в аварию. С вами подобное случалось?
– Я настолько хорошо знакома с этим потусторонним законом и настолько в него верю, что в каждое новое литературное плавание отправляюсь, как сталкер в зону, не зная – вернусь ли целой... Пока писала повесть «Высокая вода венецианцев», где смертельно больная героиня отправляется в Венецию, раза два добивалась у врачей тщательных обследований. А мама моя вообще плакала┘ Вроде пока пронесло┘ Не знаю – надолго ли. В этом отношении наша профессия, «создание параллельных реальностей», так же опасна, как опасно дело ликвидаторов. Все время ждешь определенной дозы облучения.
– И несмотря на это, для вас литературная реальность интереснее действительности?
– Это и есть настоящая, идеальная жизнь, в том смысле, что «история» ее очищена от ненужных деталей, бездарно прожитого времени, лишних в твоей судьбе людей, и у героев нет ощущения, что они совершают совсем не те поступки, какие им положено совершить, – то, что нас постоянно преследует в жизни.
– А свой жизненный сюжет вы можете как-то редактировать, что-то вычеркнуть, что-то вписать? Что было бы, если бы┘ Не ушли от первого мужа, не уехали в Израиль?..
– Бывает иногда┘ Но это чисто профессиональная способность продумывать варианты сюжета. На самом деле, в высшем смысле я уверена, что промысел Божий, Его игры с вариантами сюжета – нашим играм не чета┘ Ну, и отметаю┘
– В 90-е многие эмигрировали в Израиль, кто-то осел, кто-то нет. Знаменитый пример – Михаил Козаков: выучил иврит, работал в театре. Но не прижился и вернулся обратно. Как думаете, почему попытка сменить географическое пространство и начать новую жизнь заканчивается порой неудачей?
– Михаил Козаков вернулся, я не вернулась, Юрий Милославский поехал дальше, на запад, Анатолий Алексин живет в Яффо у моря┘ Эти люди не могут служить примером никому, никогда, ни в коем разе. Это все – люди творческого труда, для которых нигде не приготовлено место под солнцем. Писатель еще туда-сюда. Все, что надо для осуществления замыслов, – при нем, и задешево: уж ручку и тетрадь купить можно даже на пособие по безработице. Художнику хуже, нужны какие-то приличные деньги на кисти-краски-мольберт. Тем паче актер, режиссер. Ему нужны театры (киностудии), громадные деньги на постановку спектаклей (съемку фильмов), и зрители, зрители, зрители┘ Особенно если на родине он был избалован славой и столичными залами, как Козаков┘
А насчет того, что попытка начать новую жизнь часто заканчивается неудачей, – я категорически не согласна. Трудно, конечно. И мне было трудно. Но история человечества – это история вечных миграций-эмиграций. А уж двадцатый век – чемпион в этом. Штучные судьбы не в счет. Лес рубят, знаете┘ Хотя лично я, повторяю – по профессии, – люблю именно штучные судьбы.
– А вам какие метаморфозы пережить пришлось?
– Тайфун эмиграции пронесся над нашей семьей опустошительным вихрем. Тем более что обстоятельства вышвырнули нас с мужем из России безденежными, безъязыкими, с дурацкими профессиями (писатель и художник) и раздетыми в буквальном смысле слова, так как таможня в «Шереметьево» не пропустила чемоданы с одеждой, те превышали положенные сто грамм на грешную душу. Так мы и грохнулись на каменистую землю Иудейской пустыни в самом что ни на есть библейском рубище┘
– Причем жили, насколько знаю, на «территориях», ездили под пулями┘
– Так ведь вся моя семья ездила под пулями, не я одна!
– Как известно, женщины в переломные моменты лучше адаптируются к обстоятельствам. Какая сила, может быть, цель помогала лично вам?
– Знаете, по роду профессии мне положено сопротивляться всему, что «известно». Я писатель, человек деталей, отдельных судеб. Мне ничего не известно. Меня и в работе, и в жизни никогда не привлекал общий знаменатель. Поэтому давайте сразу заменим оборот «как известно», на оборот «принято считать». Да, принято считать, что женщина гибче. На самом деле, за пятнадцать лет мне приходилось встречать здесь самые разные варианты отношения к действительности и быть свидетелем и участником самых разных сюжетов. Видала я и мощных, как бульдозеры, мужиков, прущих через бурелом судьбы, за пазухой у которых уютно примостились милые кошечки-жены, видала и семижильных баб, за день способных убрать по две виллы и сбегать на рынок, чтобы накормить депрессирующего на диване мужика┘ Знакома с русской женой нашего приятеля, еврея, который мыкается без работы, а она – архитектор, лауреат государственной премии Израиля, и без ее подписи не идет ни один проект в большом регионе; знакома с мужиком, которого сюда притащила жена, через месяц ушла от него к состоятельному израильтянину, а он остался без гроша, знал только одно слово – «работа», так и таскался по разным лавочкам-хозяйствам и твердил угрюмо: «работа»┘ «работа»┘ пока кто-то не сжалился и не позволил за копейки безъязыкому какие-то ящики таскать┘ Сейчас у него своя фирма, небольшая правда, но┘
Скажем так: я думаю, что на преодоление трудностей у женщины, как говорят спортсмены, «дыхалка» лучше, понимаете? Длиннее дыхание┘ Женщина природой приучена к долгому свершению самого великого дела – вынашиванию ребенка. Терпеливее мы в целом. Хотя – бывают исключения.
Что касается той силы, которая женщине помогает (да и мне, в частности), – так все та же, что и у любой бабоньки: дети. Ты сама уж как придется, а дети должны быть накормлены, одеты и заняты пристойным делом. Точка.
– Ваша дочь служила в израильской армии, когда начался арабо-израильский конфликт. Как вы это все пережили?
– Она ведь вполне могла бы и уклониться от армии, но решила, что должна... Хотя попутно уже поступила в университет на археологию и классическое отделение. Понимаете, страна у нас все-таки неординарная, штучная опять-таки страна. Хорошо бы, конечно, без девочек в армии обойтись, но пока не получается. На плечах наших детей держится безопасность нашей жизни, простите за высокий штиль. Что еще меня успокаивает, существует ряд законов, очень жестко охраняющих достоинство солдаток. А что касается моей девицы┘ Вот приезжала на побывку домой с курса молодого бойца, как положено, в форме и при оружии, весьма феминизированная. Потом переодевалась в блузку и широкую юбку, прыскалась духами, распускала кудри и «в город» выезжала с кавалером вполне кисейной барышней.
– А что значит быть сыном, дочерью писателя?
– Это значит вообще не иметь мать! Дети хронически мешают своей болтовней обдумывать построение сюжета в романе. И ты говоришь ребенку: «Ладно, я возьму тебя с собой, если всю дорогу ты будешь молчать». Любопытно другое: как все-таки они умудряются при этом вырасти интересными людьми, вот в чем загадка. Может, потому, что вынуждены больше думать и жить своим внутренним миром?
– А так называемая поколенческая дистанция между вами чувствуется? Есть же мнение, что нынешнему поколению повезло: первое свободное непионерское поколение. Оно умеет выбирать. И ничего не боится. И нет уже той пропасти, которая прежде существовала между отцами и детьми. Все слушают одну и ту же музыку, даже одеваются одинаково. Согласны?
– Поколенческие проблемы – это, знаете, от семьи зависит, от конкретного типа личности. И пионеры эти несчастные что вам дались – в каждой стране существуют такие детские организации, только называются по-другому┘ скауты какие-нибудь или бней-брит в Израиле┘ Я тоже пионеркой была, выросла приличным человеком, с родителями в отличных отношениях┘ В детстве и юности многим необходимо сбиваться в стаи, поколенческие отношения тут ни при чем. Побегут они на сбор металлолома, или на тимуровский слет, или на дискотеку – не суть важно. И свобода зависит не от того, будет ребенок членом какой-нибудь дурацкой организации или не будет. Свобода или несвобода в нашей душе и┘ подозреваю, является врожденным качеством личности.
– С годами люди все больше опасаются заглядывать вперед, представлять себя в старости. А вам никогда не хотелось заглянуть в свою старость?
– А моя старость все время у меня перед глазами, и я созерцаю ее с удовольствием: это моя мама. Ей восемьдесят два, у нее превосходное чувство юмора и постоянная жажда к новому – новому человеку, новому путешествию, хотя бы и в соседний магазин, новой книге, новому фильму. И поскольку мы с мамой очень похожи, не только внешне, я надеюсь именно на такую старость.
