Евгений Лесин Поэты и революция... Куда поэту без революции? Поэт всегда прекрасно болен, всегда рвется куда-то. Ломать, строить, снова ломать и снова строить. Все новое – это то, что поэту и надо. Что касается вполне конкретных событий 1917 года, то тут, разумеется, сколько людей, столько и мнений. Весь сегодняшний номер почти полностью посвящен октябрьским событиям 17-го года (см. "Музыка революции" и "Трагедия Великой Октябрьской социалистической революции"). Здесь же мы решили обратиться к живым, ныне действующим поэтам с таким вопросом: «Если бы вы жили в 1917 году – за кого были бы лично вы? За красных, за белых, за каких-нибудь зеленых или, например, из страны уехали бы?»
Ответы были разные. От очень серьезных и глубоких (Дмитрий Кузьмин) до откровенно провокационных (Всеволод Емелин). Мы решили оставить и те и те. Были ответы очень личные, сугубо женские (Анна Логвинова), были и вполне боевые, многие готовы идти на баррикады, в окопы, с оружием в руках отстаивать и белое дело, и красное.
Мы до сих пор воюем. Гражданская война не кончилась. Хорошо бы только воевали между собой исключительно поэты и исключительно стихами. Пусть к штыку приравняют перо, лишь бы штыков не было.
Чтобы читателю было проще, чтобы он ясно видел, кто за кого, а кто «против всех» (в избирательных бюллетенях такой графы уже нет, а у нас есть!), мы так и расположили поэтов: за красных (их меньше всех, красные в явном меньшинстве), за белых (белогвардейцев много больше), ну и тех, кто растерялся, уехал бы, молился б за тех и за других, был бы расстрелян или хотел бы умереть еще даже до 14-го года (Белла Ахмадулина), не определился, за кого именно, но «не скучал бы» (Всеволод Емелин). Кстати, насчет последнего. Каждый отвечал что думал, но только Емелин предельно жестко и прямо сказал, что на чью сторону ни встань, а все равно будет кровь и зверство. Может быть, даже слишком жестко и прямо, ну так ведь что еще ждать от поэта? Ни слова в простоте.
Что до красных, белых и «против всех» – распределение, конечно, очень условное. Мало кто высказался так определенно, как, например, Андрей Родионов и Тимур Кибиров (они, разумеется, в разных лагерях, сами догадайтесь – в каких; а лучше – прочтите). Оно и неудивительно. Наш выбор определяется и возрастом (в юности рвешься в бой, в более зрелом возрасте – туда, где потише), и массой других причин.
Еще раз повторяем, наше деление очень условно. Потому что и в то время люди метались из лагеря в лагерь, срывали и вновь надевали погоны. Трудно было тогда разобраться, сейчас – не проще.
ЗА КРАСНЫХ
Римма Казакова
Я и сейчас на стороне красных! Я считаю, что этот вопрос не решен до конца. Кто-то – как те же нынешние коммунисты – до сих пор верит в Революцию. Кто сейчас ее полностью опровергает, называет Переворотом. А я думаю так: народ имеет право на революцию. Другое дело, что в том кошмаре, который начался в 17-м и продолжился потом, большевики так и не сделали того, что должны были сделать. Не довели революцию до конца. Вот и сейчас. Я, конечно, против того, чтоб люди выходили на улицы. Но политики, все до единого, должны думать о самом главном – о Народе. А они этого не делают.
Василина Орлова
Вероятно, я не стала бы, как Волошин, молиться за тех и за других. Хотя это особая, благородная, просветленная позиция. Здесь все же надо было выбирать. И наверняка этот выбор больше зависел от каких-то «познанных необходимостей» – случайностей. От круга общения, от подсунутой книжки. Но, вероятно, я была бы все-таки за «красных». Революция как раз никогда не выглядела случайностью. Это не «роковое стечение обстоятельств». Можно благословлять ее или проклинать (хотя вообще-то – хватит уже и того, и другого, хочется меньше эмоций), но нельзя изъять из отечественной и мировой истории эту величественную и трагическую страницу.
Алексей Парщиков
Само условие представить себя художником другой эпохи мне близко и понятно. Но вряд ли я бы примерил на себя модернистские одежды, а если бы это было возможно, то я бы бросил поэзию и пошел в практические революционеры, абсолютно не задумываясь о чудовищности своего выбора. Погиб бы в боях или лагерях, а потом бы родился Алексеем Парщиковым, чтобы исправить ошибки.
Андрей Родионов
Конечно, за красных.
Вадим Степанцов
Очень многое зависит от возраста, в котором бы я встретил революцию. Если бы я был в 17-м году двадцатилетним, скажем, гимназистом, я бы ее принял. Если бы я был двадцатилетним юнкером, я бы ее принял в штыки┘ А если бы я был в своем настоящем возрасте, я бы ее не принял, но все равно сражался бы на ее стороне, понимая, что за ней историческая правда. Нужна была свежая кровь, у народа была жажда обновления и все, что с этим связано.
ЗА БЕЛЫХ
Александр Ерёменко
Если бы я был в своем нынешнем возрасте, то был бы за белых. Когда началась Гражданская война, большевики брали заложников и расстреливали, и никто этого не скрывал. Кто хотел – тот знал. И про голод знали – и на Урале, и на Волге. И сто человек интеллигенции в открытую выслали из страны┘
Тимур Кибиров
За белых.
Юрий Кублановский
Думаю, что к революции я бы отнесся с естественным омерзением и не скомпрометировал бы себя, как скомпрометировали Белый и Блок, когда после Февраля поздравляли друг друга и окружающих: «Христос Воскресе!» Я бы отнесся к революции, видимо, так же, как, к примеру, Иван Бунин и, видимо, был бы вышвырнут революционной волной на Запад... Во всяком случае, я был бы «правее» и Пастернака, и Мандельштама.
Олеся Николаева
Мне совершенно непонятна и неблизка позиция поэтов, которые «слушали музыку революции» – мне революция глубоко омерзительна, она у меня ассоциируется с пьяной матросней, гадящей в алтаре. Я совершенно определенно заняла бы крайне правую позицию, была бы на стороне монархистов, выступала за жесткую реакцию. Если бы я была в это время молодой, то, наверное, выступила бы против большевиков с оружием в руках, а потом ушла бы в контрреволюционное подполье.
Дмитрий Тонконогов
Красным я не был бы совершенно точно. А вот примкнул ли бы к белым – трудно на самом деле сказать. Видимо, все дело в возрасте. Вот было бы мне лет 18 – я бы точно пошел бы воевать с красными. Было бы, скажем, 30 – тоже воевать, но не так радикально, не с оружием в руках. А если бы было 50 – просто взял бы и уехал из страны. Примерно.
Борис Херсонский
Разумеется, не принял бы. Думаю, был бы гнилым либералом, которого бы возмущали жестокости с обеих сторон. Попытка «встать над схваткой» в лучшем случае завершилась бы эмиграцией, ностальгией и набоковско-мазохистическим желанием быть расстрелянным в заросшем черемухой овраге.
Алексей Цветков
Очень трудно ответить, потому что в реальной жизни присутствует масса факторов, которых не учтешь в абстрактном «или–или». Поэтому с большой вероятностью ошибки отвечу, что поначалу скорее встал бы на сторону белых «с человеческим лицом», то есть за демократию и гражданское общество – не за реставраторов. Но очень скоро, видимо, плюнул бы на обе стороны и попытался бы унести ноги.
ПРОТИВ ВСЕХ
Максим Амелин
Думаю, что все дело в том, кем бы я был. Был бы я поэтом – остался бы в России, и все. Был бы бизнесменом, купцом – уехал бы за границу. Был бы офицером – пошел бы воевать в Белую армию. Был бы крестьянином – тоже пошел бы воевать, но уже, разумеется, за красных. Кем бы я был в то время – не знаю. Но вот такой, какой я здесь и сейчас, я знаю только одно – я бы точно остался в России. А чем бы занимался – не знаю. Главное, что в России. Я же и сейчас здесь остаюсь.
Юрий Арабов
Я бы, наверное, как это ни кощунственно звучит, разделил бы судьбу Александра Блока. Я, конечно же, никуда бы не уехал, никого бы не поддержал, остался бы нейтральным, постарался бы все это описать и, наверное, умер бы от безысходности┘ Блок считал революцию закономерной и даже, когда спалили его усадьбу в Шахматове, он считал это справедливым – хотя, конечно, это было несправедливым┘ И при этом он понимал, что революция перекрывает полностью весь воздух, который все-таки был при царском режиме.
Белла Ахмадулина
Я бы предпочла умереть до этого времени. Даже до 1914 года.
Константин Ваншенкин
Трудно сказать – я думаю, любой ответ не будет верным. Но по характеру я не такой человек, чтобы активно участвовать в смене устоев. Я очень ценю прочность во всем – и в устоях, и в семье, и в человеческих отношениях. Хотя вообще это была авантюра, которая плохо кончилась для страны, и народ до сих пор не может от нее оклематься. Многие люди, которые поддержали эту акцию, сами от нее пострадали.
Дмитрий Воденников
Скорее всего я не был бы ни за тех, ни за других, ни за красных, ни за белых. Конечно, сейчас, когда смотришь со стороны, легко это говорить, но исторический опыт все равно не отнять. Не отнять всего того, что началось после 17-го. Поэтому – буквально – в то время я был бы где-нибудь в подвале. А так – просто ни за тех, ни за других.
Данила Давыдов
Скорее всего я бы просто растерялся. Может же человек растеряться. А потом – после того, как растерянность прошла бы, может быть, оказался бы с теми, кто ближе к анархистам. Хотя, видимо, я бы не успел в то время где-нибудь оказаться. В каком-то кругу. Для меня эта революция была просто катастрофой. Вот как метеорит упал. Но и уезжать из страны я бы тоже не стал.
Всеволод Емелин
В некотором смысле я марксист и считаю, что место личности в историческом процессе определяется ее классовой принадлежностью. Так, будь я воспитанником пажеского корпуса, гардемарином, купцом-миллионщиком или накокаиненным поэтом-декадентом, то я бы пошел в Красную Гвардию, экспроприировал бы экспроприаторов, насиловал бы воспитанниц Смольного института, топил бы офицеров баржами, осквернял бы святые храмы, жег бы помещичьи усадьбы XVIII века и подтирался бы фолиантами из библиотеки Блока в Шахматове. Короче, расказачивал, раскулачивал и расфигачивал.
А будь я горьковским босяком, сезонным рабочим, батраком или сознательным заводским пролетарием, вступил бы в «Союз Михаила Архангела», устраивал бы погромы, вырезал бы комиссарам на их заросших густой щетиной спинах, пятиконечные звезды, порол бы мужиков целыми волостями и засыпал бы зерно во вспоротые животы бойцов продотрядов. В общем, надеюсь, не скучал бы.
Бахыт Кенжеев
В революцию – не знаю, может, был бы таким же идиотом, как многие (включая Блока), хотя вряд ли. А в семидесятые годы, собираясь где-нибудь на кухне с Сопровским, Гандлевским, Цветковым, непременно заводили мы нетрезвыми голосами популярную песню «Там вдали, за рекой...», только приближающиеся белогвардейские цепи заменяли красногвардейскими. И еще Саша Сопровский доказывал мне, что в знаменитой песне Окуджавы «И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной...» имеется в виду павший доброволец. Много лет спустя я спросил об этом Булата Шалвовича. Он задумался, удивился, потом сказал: Бог знает, я никогда не думал, но, кажется, так и есть...
Дмитрий Кузьмин
1917 год был, может быть, самым длинным годом в русской истории. Так что зависит от месяца. В марте был бы эсером. И в июле. А вот дальше уже пришлось бы выбирать между Черновым и Спиридоновой – и тут уже я как-то не вполне уверен. Все это к тому, что была не бинарная оппозиция «большевики против царя», а пестрая, предельно сложная картина, в которой, как это обычно бывает, наибольшая историческая правда и наибольшее человеческое сочувствие – на стороне какой-то третьей, четвертой, пятой силы, чьи шансы на выигрыш пренебрежимо малы. В России 1987–1991 годов было ровно то же самое, это я уже своими глазами видел.
Максим Лаврентьев
Казалось бы, ответ кроется в моем происхождении. Генетически, кровеносно я связан с дворянской культурой России XIX века. Но дело в том, что мой родной дед все-таки Революцию принял, он был одним из разработчиков знаменитого плана ГОЭЛРО. Скорее всего, думаю, я повторил бы судьбу одного из тех поэтов, которые мне особенно близки в Серебряном веке, – это Велимир Хлебников, Михаил Кузмин, Николай Гумилев. А если бы дожил до конца 30-х, то, несомненно, погиб бы, как погиб мой репрессированный дед. Впрочем, история, как верно замечено, не терпит сослагательного наклонения.
Александр Левин
Все зависит от того, каким именно поэтом Серебряного века я бы был. Если бы я был поэтом Александром Блоком, я бы принял революцию своей усталой и раздвоенной душой. Был бы я поэтом Владимиром Маяковским, принял бы ее всем своим пламенным сердцем. А если бы я, напротив, оказался поэтом Зинаидой Гиппиус или поэтом Иваном Буниным, то не принял бы – всей своей пламенной душой или, напротив, трезвым саркастическим умом. Но вы спрашиваете поэта Александра Левина, а он, увы, никак не может представить себя поэтом Серебряного века, потому что слишком многое известно ему о последующих цветах и оттенках этого страшноватого столетия. Нету той счастливой неосведомленности.
Анна Логвинова
Боюсь, что, так же как и моя прапрабабушка, была бы матерью двух взрослых сыновей – белого и красного. И была бы за них.
Анна Русс
Я бы ушла в леса или уехала бы в Америку. А то с моим темпераментом – меня бы точно расстреляли одной из первых. Но если выбирать между белыми и красными – сейчас за белых, а лет 7 назад – за красных была бы наверняка.
Сергей Шаргунов
Мозгами я с белыми, сердцем с красными, а бешеными глазами – с зелеными.
