Я встретил женщину в наморднике

Геннадий Калашников размышляет о «поэмном сознании» и «объемном состоянии чувств» Леонида Завальнюка. Фото автора

Широкий спектр мнений и наблюдений был представлен на вечере литературного клуба «Некрасовские пятницы» в Доме поэтов, центром дискуссии явился посмертный сборник Леонида Завальнюка «Три поэмы».

Завальнюк был соучеником Евтушенко по Литинституту, умер в один год с Вознесенским и Ахмадулиной. Ведущий клуба Сергей Нещеретов, обходя вопрос о причислении Завальнюка к большим поэтам, назвал его достойным звания не менее лестного: «Большой придумщик». У него действительно замечательно получалось придумывать и лирические песни, и сказки для детей, и сценарии мультфильмов, и сюжеты живописи, которой он увлекся под старость. Неистощимый фантазийный источник бьется по крайней мере в одной из трех его поэм – «Планета Зет, или Дерево веселья».

Их издатель, главный редактор петербургской «Алетейи» Игорь Савкин сообщил, что давно любит и публикует поэзию и прозу Завальнюка, планируя подступиться к собранию его сочинений. Составитель «Трех поэм», филолог Александр Белый, став фактически соавтором поэта, сопроводил каждую из них большим эссе; общий вывод, повторенный Белым на вечере: вдохновлялся Завальнюк не литературой, а природным миром.

Сергей Каратов подробно говорил о юношеской поэме Завальнюка «В пути», несущей на себе характерные отпечатки времени, и о том, что этот труд не затерян среди мастеров русской поэмы ХХ века. Владимира Аристова заинтересовала «Планета Зет», где он ощутил «флюиды» теории карнавализации Михаила Бахтина, перекличку с «Про Федота-стрельца, удалого молодца» Леонида Филатова и некоторыми вещами Высоцкого («В далеком созвездии Тау Кита…», «В королевстве, где все тихо и складно…»). Геннадий Калашников ценит в Завальнюке способность к острым поворотам лирического вектора: стихотворение про аиста (банальнейший романтический символ) шокирует концовкой – лирический герой (подросток военного лихолетья) птицу «поймал и съел»; можно отыскать у поэта коллизии похлеще: «Не то во сне, не то на Сретенке/ Я встретил женщину в наморднике». Эпическим потенциалом, как считает Калашников, Завальнюк тоже располагал, будучи не чужд «поэмному сознанию» и «объемному состоянию чувств» (терминология Давида Самойлова), но все-таки ценность его поэм – это скорее удачи на уровне обособленных строк («Отмолчался он от комсомола» – о рабочем парне 40-х) и небольших кусков, из которых Калашников выбрал для чтения два: «Амурской осени душа…» и «Вновь тоска протрубила отбой…» Нещеретов, сам отдавший предпочтение наиболее неброской из обсуждаемых поэм – «Осень в Благовещенске», констатировал, что ораторы «вошли в книгу «Три поэмы» с разных сторон, как входят войска в захваченный город».

Напоследок Виктор Есипов поведал о мимолетном, но оставившем добрый след эпизоде общения с Завальнюком в малеевском Доме творчества в середине 80-х. А поэт и тележурналист Владимир Александров напомнил, что последний телевизионный ролик прославленного историка культуры Паолы Волковой, снятый незадолго до ее смерти, посвящен именно Завальнюку.