Видения реки

Поэты Владимир Гандельсман и Татьяна Данильянц настроены на одну волну. Фото Людмилы Зубовой

В Санкт-Петербурге в галерее «Борей» состоялся совместный поэтический вечер Татьяны Данильянц и Владимира Гандельсмана. Данильянц представила свою новую книгу «В объятиях реки», послесловие к которой написан Гандельсман. Потом Владимир читал стихи из своей книги «Видение». Стихи из этих двух книг создали удивительный резонанс, поэтическую перекличку, тем более интересную, что поэтика и образы письма этих двух поэтов совершенно самостоятельные, отдельно стоящие. «Увидела тебя/ узнала/ как будто время отправилось вспять/ в мгновение реки/ с неправильным течением», – пишет Данильянц в первой части книги, которая называется «Беспамятство», а стихотворение Гандельсмана вторит ей: «Чтобы в фокус все собрать –/ рюмки равнобедренные, / в них вино багряное, –/ надо жизнь потратить».

С самого начала задается это колоссальное усилие, которое мы ощущаем почти как физическое, когда поэты решаются ни много ни мало второй раз войти в реку времени. Но как это возможно сделать? И здесь каждый поэт предлагает свою стратегию.

Данильянц, которая настолько владеет разреженным пространством языка, что напряженные смысловые поля, возникающие между словами и строками поэтического текста становятся абсолютно артикулированными, когда мы практически можем видеть и осязать эту «подводную» плоть языка, – так же решительно извлекает как будто из ниоткуда это незримое вещество времени, делая его абсолютно плотным. Она как будто запечатывает реку времени, своим рукотворным объятьем отвечая на объятие реки: «обвить тебя крепко/ cтеной плоти и бессмертия/ бессмертным цветением плоти»; «От себя отрываем буквы-пуговицы?/ Или плоть от себя отрываем?» И, запечатав ее, словно видит все на просвет и навсегда: «чтобы все жаждущие/ просветлились// чтоб хватило времени/ на все желания/ преходящей/ тающей/ и танцующей/ и вдали исчезающей/ жизни// чтобы настал свет/ Божьего дня».

И Гандельсман, который по праву может быть назван поэтом-визионером, настолько велика его способность к мгновенному воплощению и развоплощению бережно собираемого и сберегаемого им мира, воскрешает ход времени, разговаривая с ним на соприродном времени языке, на языке видений: «Мать усталая сидит/ у окна, неузнаваемая, / смотрит, но меня не видит, / тем же сном изваяна». Видения скользят легко, нанизываясь друг на друга при помощи крошечных деталей-переходов. Вот заканчивается одно видение-стихотворение: «где гулять не велено,/ там фигурка Ани», как тут же начинается другое: «Вот она передо мной,/ дотянуться можно». Но это размеренное, поступательное движение во времени абсолютно обманчиво. Читая эту цепочку видений как отдельные стихотворения, несмотря на все связные зацепки сюжета, мы обнаруживаем огромные зияющие таинственные провалы между ними. Как будто бы одновременно обнажается природа времени и природа самой поэзии, одна из самых главных черт которой – разбивка текста на строки и сохранение могущественного пространства между ними. Это обнажение «пустого» пространства-времени в логике видений неожиданно перекликается с поэтикой Данильянц. И напротив, сама ее книга заканчивается, как будто устав от схватки с разреженным пространством, началом видений: «В глубине обморока/ Отоспись, отлежись / дней Отоспись, отлежись/ Пусть приснятся тебе/ сны Пусть душа прикорнет. / И водою наполнится день».