Сияй, луна, в моей судьбе

Наталья Рожкова показала гостям раритет – литературное приложение к журналу «Нива» за 1901 год.  Фото Николая Милешкина

Литературная деятельность этого молодого стихотворца продолжалась недолго – всего четыре года, с 1893 по 1896 год, хотя прожил он немало. Однако появились иные устремления, заставившие забыть о поэзии. Имя этого юноши – Иосиф (Сосо) Джугашвили.

В самом начале организаторы мероприятия предупредили выступающих воздержаться от какой-либо оценки политической фигуры Джугашвили, известного под именем Сталин. Обсуждение касалось исключительно стихов. «Мы собрались как партизаны-подпольщики», – пошутил Николай Милешкин (встреча проходила в полумраке квартирника) и вспомнил, как несколько лет назад уже предпринимал попытку организовать вечер на данную тему. Тогда его инициативу одни с восторгом приветствовали, другие – категорически отвергали.

Вначале собравшихся приветствовал с экрана компьютера Заза Зурабашвили, прочитавший несколько стихотворений Сосо на грузинском языке. Как и Джугашвили, уроженец Гори, Зурабашвили поведал, как в этом небольшом городе, словно сошедшем с полотен Пиросмани, в конце XIX столетия мирно уживалось несколько разных культур. Интересно, что революционер Камо тоже родился здесь, и его Дом-музей находится напротив Дома-музея «отца народов».

Собравшиеся ознакомились с переводами стихов Джугашвили, выполненными разными литераторами, в том числе недавно ушедшим поэтом Львом Котюковым, а также с размышлениями последнего о том, почему молодой семинарист оставил занятия литературой. Ведь ему охотно предоставляли свои страницы грузинские газеты и журналы, живой классик грузинской литературы Илья Чавчавадзе выделил именно его из сонма «юношей со взором горящим», стихи Джугашвили включены в букварь, а также в учебник грузинского языка. Котюков объяснял это тем, что 80–90-е годы позапрошлого века, ознаменованные стремительным развитием капитализма, являлись поистине антипоэтическим временем. Забыв о вечности, люди интересовались только деньгами. К примеру, книга Афанасия Фета «Вечерние огни», изданная автором за свой счет, не была распродана. Иосиф понимал, что поэтическая стезя сулит не столько славу, сколько нищету и унижение, не захотел с этим мириться и ушел в революционеры…

По мнению Натальи Рожковой, Джугашвили, вероятно, осознавал, что его творчество не в состоянии вписаться в наметившиеся новые тенденции в поэзии – и мировой, и русской, и грузинской. Об этом говорит и показанный гостям раритет – литературное приложение к журналу «Нива» за 1901 год, и известная антология «Русская поэзия XX века» (1925), и цитируемые стихи авторов грузинского литературного объединения «Голубые роги», которыми восхищался Сергей Есенин. К слову, практически все представители грузинской поэзии, печатавшиеся в этих изданиях, подверглись в 1930-е годы репрессиям.

Елена Семенова сравнила произведения Джугашвили со стихами бурятского поэта Дондока Улзытуева, отметив, насколько важны особенности перевода и насколько сложно дать объективную оценку строкам, не зная языка оригинала. Виктор Черненко дал характеристику рассматриваемому периоду с исторической точки зрения и прочел стихи творивших в это время Ираклия и Акакия Церетели, а также Важи Пшавелы.

Милешкин рассказал, как в конце 40-х годов XX века по инициативе Лаврентия Берии была предпринята попытка втайне от Сталина к его 70-летию выпустить стихи последнего в подарочном оформлении на русском языке, задействовав лучших переводчиков, среди них, как утверждают, Бориса Пастернака и Арсения Тарковского. Однако вождь, узнав об этом, велел процесс прекратить, а все переводы были уничтожены. Затем прозвучало стихотворение «Послушники» (вольный перевод Василия Ставицкого). Текст этот, предположительно также принадлежащий Сталину, найден в архивах главы государства за 1949 год.

И еще об одном факте: как известно, «отец народов» в 1943 году делал существенную правку в тексте Гимна СССР, написанного Сергеем Михалковым и Эль-Регистаном, но от соавторства категорически отказался.