Владимир Кантор Владимир Кантор, писатель,
философ:О «Колобке» писать, наверное, не стоит, хотя своим свободолюбием и увертливостью он мне нравился. Конец, правда, печальный.
Если по движению времени, то потом был долго влюблен в «Тилля Уленшпигеля» Шарля де Костера. Тут трагизм судьбы соединялся с такой неунывающей стойкостью и жаждой свободы, с любовными приключениями, которые сознание подростка тоже будоражили. Тоже вариант свободы.
Очень долго (не один, конечно) в советское время был я под обаянием Остапа Бендера («Двенадцать стульев» и «Золотой теленок»). Потом для себя сформулировал, чем мне нравился Бендер. Да тем, что он был абсолютно свободен в абсолютно несвободных обстоятельствах. И более того: рискуя навлечь на себя гнев литературоведов, могу сказать, что это едва ли не единственный удавшийся положительный герой в русской литературе.
Достоевский как-то заметил, приводя в пример Дон Кихота, что положительный герой должен быть немного смешным. Он писал тогда «Идиота». Но Мышкин отнюдь не смешон, он трагичен.
И, переходя к Достоевскому, могу сказать, что классе в восьмом прочитал «Записки из подполья», наверное, мало что понял, но был потрясен, потом читал Достоевского постоянно. С тех пор моя писательская и философская судьба связана с Достоевским.
Из его романов для меня наиболее дорогие – «Преступление и наказание», «Подросток» и «Братья Карамазовы». Кстати, если первые мои любимые романы и их герои весело отстаивали свою свободу, то Достоевский – это страдание о необходимости и невозможности свободы. А это та проблема, что пришлась на последние два столетия.
Разумеется, были и другие тексты, но уж если выбирать по-честному, то я выбрал то, с чем жил.
