Игорь Волгин Мои любимые авторы – Маяковский, Мандельштам, Заболоцкий, в ранние годы – Евгений Евтушенко, Владимир Соколов. Леонид Мартынов – с его божественной фонетикой. Пожалуй, уместнее говорить не о влиянии, а о художественном притяжении. И, разумеется, незабываемые поэты военного поколения – этот «коллективный гений»: Борис Слуцкий, Александр Межиров, Евгений Винокуров, Константин Ваншенкин, Юрий Левитанский, Давид Самойлов и др., великая, во многом еще недооцененная когорта поэтов второй половины столетия. Вообще русская поэзия XX века от Блока до Бродского – изумительна по разнообразию талантов и непохожести поэтических манер. В этом смысле она превзошла «золотой XIX век». Если говорить о судьбоносных событиях, тут я неоригинален: корейская война, смерть Сталина (в разгар «дела врачей»), XX съезд, площадь Маяковского, университет, напутствие Павла Антокольского, Карибский кризис, убийство Кеннеди, распад Советского Союза…
Книги мировоззрения особо не переворачивали, а лишь формировали. Но вот «Вехи», данные мне в Одессе на почитку Наумом Коржавиным (об этом подробнее в журнале «Октябрь», 2013, № 11, «В тумане скрылась…»), буквально потрясли. Этот подход для меня, по образованию историка-марксиста (именно так называлась наша стенгазета на истфаке МГУ), был ошеломителен. Далее приобщение к русской религиозной философии пошло уже легче…
Что касается Достоевского, собственно, на стихах его творчество, видимо, никак не сказалось. То есть непосредственно, буквально. Но ведь недаром же Эйнштейн заметил, что Достоевский дает ему больше, чем Гаусс. Не в смысле математики, разумеется, а в деле миропостижения. Впрочем, мне очень по душе стихи капитана Лебядкина («Краса красот сломала член…» и т.д.), откуда пошел ранний Заболоцкий и другие обэриуты. У Достоевского есть «домашние» шуточные стихи, прямо предвосхитившие поэтику и иронику будущего века: «По дороге по железной/ шел приятель мой Карепин./ Человек небесполезный/ и собой великолепен».
