Дмитрий Румянцев Недавно, услышав, как отец читает сыну (уже моему) знакомую сказку, ощутил себя постаревшим мальчуганом, вспомнив, какие бездны открывали когда-то мне, ребенку, выросшему в любви и семейном раю, «Стойкий оловянный солдатик» Андерсена или «Путешествие Нильса с дикими гусями» Лагерлеф (своеобразное «преступление и наказание-избавление»).
Вещи, определившие структуру души. Именно такие – тревожные, печальные сказки. Вещи с «червоточинкой», «изломом».
Были они тогда тем же, чем много позже Достоевский, Капоте, Фолкнер или Саша Соколов. Ошеломляли горчинкой знания о мире, как вкус собственной крови на растрескавшейся губе, как сладость снимания корочки-пленки с разбитых коленок.
Время, опыт жизни и некоторые знания скорбь умножили, но не отменили вовсе того узнавания падения в пропасти горькой радости бытия, его «невыносимой легкости», которым часто наполнены некоторые вновь прочитанные книги и для меня сегодняшнего, предпочитающего, как и в определенные этапы детства, «печально смотреть на мир».
Омск
Дарья Гармоненко 
