Андрей Пермяков В детстве хорошо: там вся литература влияет. Я не только о чем‑то масштабном вроде Толкина или «Хроник Нарнии», но, скажем, долго‑долго, месяца три, наверно, обожал «Чайки далекого моря» Ивана Панькина. Первая любовь и вот это всё.
Классика, Библия – понятно, как у всех. Интересней стало в старшей школе. Тогда выписывали периодику. И была в журнале «Юность» рубрика «Испытательный стенд». Парщиков, Еременко, Гандлевский, Искренко… Потом, уже в 90‑м году встретил книгу Кальпиди «Пласты». Одновременно в «Иностранке» напечатали «Улисс» Джойса. Ну, вот эти книги и довлели в студенчестве. Не в смысле, что так надо делать, а наоборот: это уже сказано, и сказано как надо.
Так что дальше случился длительный перерыв, и влияли в основном научпоп и литература по специальности. А еще потом прочел тоже в «Иностранке» «Поколение Х» Дугласа Коупленда. Там героям около тридцати, и мне чуть больше было. Понял, что если сейчас ничего не сделаю, то уже и не сделаю. Стал литературой заниматься, переехал.
Дальше была «Россия. Общий вагон» Натальи Ключаревой. Она не перевернула меня, а наоборот: укрепила в мысли, что правильно делаю. Затем уже отдельные корректировки вкуса и курса: «Лавр» Водолазкина, «Жизнь способ употребления» Жоржа Перека. Никита Садков – «Одна жизнь в России».
Конечно, любая хорошая книга современного поэта (а их много) влияет. Но в меру.
Петушки
комментарии(0)