И поделом этой скотской газете!

Евгений Толмачев. Александр III и его время. – М.: ТЕРРА–Книжный клуб, 2007. – 720 с.

Напрасно некоторые думают, что эпоха царствования Александра III была относительно мирной и спокойной. И напрасно думают, что писать о ней, в общем-то, нечего, что все написано давно, и все изучено. Ничего подобного. Кропотливый труд доктора исторических наук Евгения Толмачева служит доказательством обратного. Как справедливо замечено в аннотации, это – энциклопедия жизни России конца XIX века. Мы нисколько не преувеличиваем значение этой книги – она и впрямь написана «с чувством, с толком, с расстановкой», но главное – с чувством.

Заметно, что автор питает к своему герою самую нежную и почтительную привязанность, и это обстоятельство несказанно трогает читателя. «По свидетельству современников, у Александра Александровича было немало привлекательных черт. Он был предельно честен, правдолюбив, бескорыстен, самостоятелен в своих мнениях, добродушен, благожелателен, откровенен. Одним из определяющих начал его жизни было сознание долга, высокое чувство ответственности┘» В таком вот духе – впрочем, без малейшего оттенка угодливости – и разворачивается эта правдивая и, надо признать, довольно-таки прискорбная повесть.

Не говоря уже о том, что царствование героя книги начинается со страшного и очень подробно освещенного преступления – с убийства государя-реформатора Александра II, описываемое время (это отчетливо видно) катится к чудовищной катастрофе, хотя тон взят мирный и подчас даже эпический. Хотя не всегда. Есть темы – вроде мер в области женского образования, казни народовольцев, цензуры, рабочего движения и забастовок, – где спокойствие просто невозможно. По крайней мере, если автору и удается сохранить нейтральный тон, то читатель едва ли способен сдержать пыл сердца.

Например, в вопросе о цензуре и прессе. Как пишет автор книги: «Не секрет, что цензура и свобода печати при Александре III вошли в острое противоборство. Молодой император, находясь под влиянием Победоносцева, полностью разделял его взгляды на то, что Россия не готова к демократии, конституции, свободе слова и печати. Полновластный правитель государства, так же как и его предшественники, не желал, чтобы «неуместная гласность шла наперекор» и мешала его планам и делам, и, конечно, стремился к безукоризненному послушанию печати┘» Во времена Александра III журналистика была названа «самой ужасной говорильней, которая во все концы необъятной русской земли разносит хулу и порицание на власть┘ разжигает страсти, побуждает к самым вопиющим беззакониям».

Не в меру пылкий современный читатель может, пожалуй, и согласиться с этим утверждением, но только нельзя забывать, к каким горестным последствиям привела такая вот не в меру суровая политика. Всего во время царствования Александра III по цензурным соображениям было закрыто 15 газет и журналов, запрещены сатирические журналы «Будильник», «Стрекоза» и «Осколки», а также книги Толстого, Гиляровского, Лескова, Гюго, Ренана и Ибсена. Льва Толстого царь чуть было не заточил в Суздальский монастырь – за крамолу и растление молодых умов.

О том, что император был «самостоятелен в своих мнениях и добродушен», говорят короткие ремарки царя на полях документов: «И поделом этому скоту» – о влиятельной либеральной газете «Голос», которой пришлось несладко. О либеральной газете «Русский курьер»: «┘Желательно было бы совершенно прекратить издание этой поганой газеты». По поводу «Московского телеграфа»: «Жаль, что разрешена была снова эта дрянная газета».

Как видим, государь не жаловал свободную прессу, и будь по его, никакой вообще прессы в России просто не осталось. К счастью, пресса отважно сражалась за свою свободу, хотя ни к чему хорошему все это, как мы уже знаем, Россию не привело.

К сожалению, то же самое можно сказать о женском образовании, о сохранении пресловутой крестьянской общины и еще о куче фактов, с которыми беспристрастный (а иногда и в меру пристрастный) историк имеет дело. Добротный труд его действительно является «энциклопедией русской жизни конца XIX века» и от души рекомендуется всем тем, кому небезразлична история этой страны. Здесь есть место и юмору, и скорби, и благоговению, потому что написан сей труд честно и с искренностью сердечной. А это для историка – первейшее дело.