Балканский провал Антанты

Сербская пехота близ Салоников. Фото с сайта www.iwm.org.uk

По мере того как на пути реализации Дарданелльской операции возрастали затруднения, а перспективы привлечения к ней Греции – вследствие позиции России – становились все менее благоприятными, английский кабинет стал усиленно интересоваться болгарским вопросом.

Уклончивая позиция, занятая Эдуардом Грэем в августе 1914 года по отношению к попытке Сергея Сазонова привлечь Болгарию на сторону Антанты путем обеспе­чения ей серьезных компенсаций со стороны Сербии, Греции, Румынии и обещания ей Восточной Фракии до линии Энос‑Мидия, объяснялась как нежеланием британцев содействовать воссозданию Балканского союза под эгидой России, так и надеждами на участие в Дарданелльской операции Греции.

Отношение правящих кругов Гре­ции к Болгарии и территориальным уступкам в ее пользу в области Эгейского и Мраморного морей протекало в духе старой вражды к опасному конкуренту. Более того, Греция всеми силами старалась удержать от уступок Болгарии и сербское правительство.

Получался замкнутый круг, в котором Греция и Болгария были связаны, как сообщающиеся сосуды, с судьбой Балканского фронта и Дарданелльской операции.

Этим во многом предрешалось отношение дер­жав Антанты к Болгарии, которое в феврале 1915 года привело к получению Болгарией займа не в Париже, а в Берлине.

Когда после неудачи у Дарданелл 18 марта в Лондоне вновь попытались привлечь Болгарию на свою сторону, шансов уже оставалось мало.

С момента обретения независимости от турецкого владычества Болгария стала ареной напряженной борьбы ведущих держав за влияние на Балканах. В 80‑х годах XIX века это была борьба между Россией с одной стороны и Австрией и Англией, к которым вскоре примкнула Италия, с другой. Германия пока воздерживалась от активного участия в борьбе за Болгарию. Первым проявлением интереса к Болгарии в германской политике явился отказ в 1890 году от возобновления русско‑германского секретного договора от 18 июня 1887 года, одним из основных положений которого было признание Гер­манией законности преобладающего и решающего влияния России в Бол­гарии и Восточной Румелии. С превращением железнодорож­ных концессий Германии в обширную багдадскую концессию (1899) в Рос­сии поняли, что Германия, опираясь на мощь своей тор­говли и промышленности и быстрый рост финансового капитала, вступает на путь борьбы за политическое влияние на Отто­манскую империю, а вместе с тем и за влияние на Болгарию. С появлением на болгарской арене Германии усилился интерес к болгарским делам и Франции.

В это же время стремительно рос удельный вес Болгарии на Балканском полуострове – как в военном, так и экономическом аспекте – по сравнению с Сербией и Румынией.

Политическая игра европейских держав в Софии отразилась на всем характере политической жизни болгарского общества, постоянно осложняя острую борьбу за власть многочисленных болгарских партий примесью внешне­политических соображений, отравлявших развитие поли­тической жизни страны. Интерес болгарского общества к между­народной борьбе подогревал и тот факт, что вследствие пере­смотра Сан‑Стефанского договора на Берлинском конгрессе 1878 года – пересмотра, приведшего к своего рода разделу Болгарии, – основным вопро­сом национальной жизни страны оставался вопрос о «собирании» частей болгарского народа в одно целое.

События 1908‑1909 и 1912‑1913 годов продемонстрировали, что державы Антанты, перед лицом категорического протеста Германии не решатся настоять на предоставлении Сербии выхода к Адриатическому морю, который ослабил бы ее движение в сторону Македонии и к Салоникам. Именно это обстоятельство, вновь направившее усиленное внимание Сербии в сторону спорной Македонии, привело к союзнической войне между Болгарией и Сербией и Бухарестскому миру, фактически лишившему Болгарию, кроме македонских областей, очень высоко ценимого ей приобретения – Адрианополя, вновь отошедшего к Турции. В Болгарии, естественно, не могли примириться ни с исходом 2‑й Балканской войны, ни с жестким непониманием ее прав, исходящих прежде всего от стран Антанты. В частности, чрезвычайно тяжелым было негативное впечатление от одобрения Россией предательского, с болгарской точки зрения, удара Румынии в тыл болгарской армии, – одобрения, нашедшего отражение в даровании королю Карлу румынскому русского фельдмаршальского жезла и в принятии Николаем II звания шефа румынского полка, кото­рый первый вступил в 1913 году на болгарскую территорию. Создавалось впечатление, что Россия охотно выкинула за борт своей политики Болгарию для того, чтобы не допустить ее чрезмерного ее усиления, способного угрожать Константинополю.

Экономические отношения в большей степени связывали Болгарию с Австрией и Германией, в то время как ее экономическая связь с Францией и Англией, и особенно с Рос­сией, была весьма слаба. Это, как и блестящее разви­тие Германии в довоенные годы, усиливало интерес болгар к культурной жизни Германии и Австрии, в высших учебных заве­дениях которых число болгарских студентов росло с каждым годом.

С другой стороны, два фактора не благо­приятствовали в начале войны повороту Болгарии в сторону Германии и Австрии. Они заключались в стремлении Австрии к захвату (через Сербию) Македонии и Салоник, то есть к господ­ству на Балканах и в не менее явном стремлении Германии занять доминирующее положение в одряхлевшей Оттоманской империи (из чего вытекала желательность для германцев сохранить за Турцией не только Константинополь, но и значительную часть Фракии). В результате в начале войны Болгария заняла выжидательную позицию. Вывести ее из этого положения могли только либо конкретные и осязаемые выгоды, либо такой ход войны, который убедил бы ее правительство в неминуемой победе одной из сторон.

Ближе всего к пониманию важности участия Болгарии в войне была Россия, заинтересованная отвлечь как можно больше сил Австрии с русского на сербский фронт и обезопасить себя от возможного удара Румынии. Но попытка С.Д. Сазонова добиться этого результата потерпела, как мы отметили, неудачу прежде всего из‑за сопротивления Э. Грэя и поддержанного им упрямства Сербии и Греции.

Вступление Турции в войну сразу осложнило вопрос и привело к новым переговорам между Россией и Болгарией – известие о Русско‑турецкой войне вызвало в Софии большое возбуждение. Наиболее влиятельные оппозиционные партии (демократы, народники, радикалы) высказались за при­соединение Болгарии к Антанте. К этому склонялись даже русофобские круги. Их представитель, бывший помощник главнокомандующего болгарской армией во 2‑й Балканской войне 1913 года генерал М. Савов сформулировал условия вступления его страны в войну на стороне Антанты, сводившиеся к тому, что Россия гарантирует Болгарии: 1) Македонию в соответствии с договором 1912 года и границу Мидия‑Энос; 2) безопасность тыла со стороны Румынии; 3) безопасность черноморских берегов; 4) самостоятельность болгарских войск.

С.Д. Сазонов, осведомленный о настроении в Софии, сообщил, что помощь Болгарии в войне с Турцией обеспечивает ей «наше согласие» (но не гарантию! ) на приобретение Фракии по линии Энос‑Мидия, содействие же на австрийском фронте в районе действий сербских войск обеспечило бы Болгарии в случае победоносной войны территориальные компенсации на базе договора 1912 года. Безопасность болгарского побережья, по мнению русского министра, могла быть достигнута путем разрешения русскому флоту пользоваться г. Бургасом и его гаванью как базой для действий против Тур­ции.

Комментарии, как говорится, излишни. Вместо того чтобы использовать любую возможность приобретения союзников в стратегическом регионе Европы, русская дипломатия отталкивала потенциальных союзников.

Готовность Болгарии в наиболее ответственный момент войны выступить плечом к плечу с Россией против Турции при условии гарантирования Болгарии компенсаций не столько за счет Турции, сколько за счет Сербии, столкнулась со стремлением России использовать болгар на более важном для нее, чем турецкий (! ), австрийском фронте (!) – и опять же с нежеланием допустить болгар не только в Константино­поль, но и в Адрианополь. Причем болгары, не претендуя на Константинополь и прекрасно видя русские намерения, в отличие от греков, были противниками «интернационализации» Константинополя.

Новые переговоры держав Антанты с Сербией и Грецией об уступках Болгарии окончились безрезуль­татно.

Успешный до 18 марта ход Дарданелльской операции произвел в балканских столицах немалое впечатление. Но в Лон­доне прекрасно понимали необходимость сухопутной операции, в связи с чем на фоне провала надежд на греческий десант появился интерес к участию болгарской армии в этих событиях. 4 марта 1915 года Д. Ллойд‑Джордж в беседе с болгарским премьер‑министром В. Радославовым вновь пытался склонить Болгарию на сторону Антанты.

Говоря с уверенностью о громадных силах – 500 тыс. солдат, которых Антанта через шесть недель отправит в Турцию, «если сочтет это необходимым», о присоединении к союзникам Италии, о том, что через три недели начнется бомбардировка Смирны греками и Румыния последует примеру Греции, – Ллойд‑Джордж убеждал своего собеседника в необходимости немедленного вступления и войну Болгарии. За это Антанта гарантирует ей: 1) Македонию в пределах договора 1912 года вплоть до Битоля и Охриды; 2) утраченную в 1913 году часть Добруджи; 3) Фракию до линии Энос‑Мидия. Единственный пункт, в котором Ллойд‑Джордж оказался несговорчивым, касался уступок Греции. Опасаясь возможной отставки Э. Венизелоса, в случае постановки вопроса об отказе от Кавалы Ллойд‑Джордж ограничился туманными фразами о том, что Антанта не дала Греции обязательств не настаивать на уступке Кавалы, но эта территория могла бы отойти к Бол­гарии, если вопрос о Битоли будет решен в пользу Греции, которой за Кавалу обещан Смирненский район. Действовать болгарская 100‑тысячная армия должна была в Восточной Фракии.

Падение кабинета Э. Венизелоса через три дня после этой беседы еще сильнее запутало ситуацию, а в Болгарии увидели трудности, с которыми столкнулись англо‑французы при форсировании Дарданелл. В то же время предло­жения Д. Ллойд‑Джорджа не получили официального подтверждения со сто­роны представителей Антанты, а Россия загадочно молчала.

Показателен любопытный разговор английского генерала Пэджета, находившегося в Софии 16‑17 марта 1915 года, с королем Фердинандом. Король заявил, что линия Энос‑Мидия не настолько сама по себе интересует Болгарию, чтобы из‑за этого воевать с Турцией. Генерал спросил: «А Константинополь?» «Мы туда придем, чтобы уйти», – ответил король. На что Пэджет заявил: «Может так случиться, что вы там и останетесь, ведь мы с Францией можем не всегда оставаться союзниками Рос­сии, и тогда для нас будет лучше, чтобы в Константинополе были вы». В данном случае вновь имеет место двойная закулисная игла «союзников» России с перспективными балканскими союзниками. Налицо и истинное отношение их к нашему государству.

Но молчание Петрограда не означало, что там пере­стали интересоваться отношением Болгарии к войне. На другой день после решения напра­вить русский десант к Босфору – 2 марта 1915 года – Верховный главно­командующий предложил С.Д. Сазонову «употребить все без­условно возможные средства», чтобы заставить Болгарию дать свое согласие на использование русским флотом гавани г. Бургаса. Вечером того же дня на совещании трех министров – иностранных дел С.Д. Сазонова, военного генерала от кавалерии В.А. Сухомлинова и морского адмирала И.К. Григоровича – С.Д. Сазонов заявил, что считает обращение к Болгарии за соответ­ствующим разрешением крайне нежелательным, так как это потребует крупных компенсаций, а переговоры будут длительными и станут известными противнику, что затянет операцию.

Было признано предпочтительным овладеть Бургасом без разрешения Болгарии (нейтральной на тот момент страны! ), для чего флот входит на бургасский рейд, тралит его и остается в гавани, а Бургас превращается в промежуточную базу Черноморского флота.

Отмечалось, что овладеть Бургасом путем открытого насилия все же невыгодно в политическом отношении, и желательно обойтись без этого. Обсуждался вопрос о других коммуникационных базах и о том, что предпочтительнее: занять силой Бургас и вызвать осложнения с Болгарией или захватить Зунгулдак или Эрегли на малоазиатском, либо Инаду на европейском побережье Турции. Было запрошено мнение командования Черноморским флотом.

4 марта командующий Черноморским флотом адмирал А.А. Эбергард весьма резонно ответил, что вопрос о том, каким образом занять Бургас, относится к компетенции правительства, которое должно решить, нарушить нейтралитет Болгарии или нет, но с военной точки зрения лучше Бургаса базы для флота не существует.

Во всеподданнейшей записке от 5 марта С.Д. Сазонова Николаю II отразилась вся безнадежность позиции России по отношению к Болгарии. С одной стороны, просьба к болгарскому правительству о согласии на использование Бургаса как базы русского флота представляется затруднительной, так как «наше достоинство не позволяет нам подвергнуться воз­можности получения от Болгарии даже уклончивого ответа, под предлогом необходимости для нее придерживаться и впредь нейтралитета». С другой стороны, «занятие Бургаса без предварительного уговора связано с серьезными последствиями, потому что будет истолко­вано болгарским правительством как посягательство на его независимость», а в этом отношении российское правительство еще в 80‑90‑е годы XIX века имело возможность убедиться в щепетильности не только правительства, но и общественного мнения Болгарии.

Сербы испытывают противогазы. Фото с сайта www.iwm.org.uk

Вынужденная считаться с высочайшей волей Ставка на этом не успокоилась. Она запросила С.Д. Сазонова о том, каков срок, допущенный правилами нейтралитета для стоянки в болгарских портах воен­ных кораблей воюющих держав. Высказывалась надежда, что удастся добиться от Болгарии продления этого срока сверх обычного (установленного 2‑й Гаагской конференцией 1907 года) 24‑часового срока.

Верховный главнокомандующий сообщил министру, что, мирясь с невозможностью пользоваться Бургасом как базой для военного флота, необходимо по крайней мере обеспечить за нашими судами возможность грузиться в этом порту углем, что возможно в рамках предусмотренного международным правом 24‑часового срока стоянки в нейтральном порту судов воюющих держав. Поэтому жела­тельно безотлагательно предупредить болгарское правительство о том, «что мы намерены воспользоваться предоставленным нам несомненным правом и рассчитываем на корректное отношение к нам болгар». Причем отмечалось, что всякая отго­ворка, ссылка на существование мин­ного заграждения и на отсутствие лоцманов для ввода судна в порт будет сочтена за недружелюбный акт.

Великий князь подчеркивал, что вопросу о пользовании Бургасом придается «для успешного действия нашего флота у Босфора» решающее значение, в то время как другие порты и стоянки отвергаются.

После поездки Николая II в Ставку вопрос о Бургасе имел продолжение.

19 марта (на другой день после роковой для Дарданелльской операции неудачи англо‑французского флота) начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Н.Н. Янушкевич обратился к С.Д. Сазонову с письмом, в котором вновь предлагалось поставить вопрос о Бургасе. Адмирал А.А. Эбергард высказался о невозможности реализовать Босфорскую операцию, не базируясь на Бургас, и Николай II вновь указал на необходи­мость обсудить этот вопрос. Император признал «крайне желательным поставить вопрос нашим союзникам, что, так как они признают необходи­мым наше одновременное содействие в овладении Босфором и Константи­нополем, то как бы они посмотрели на занятие нами Бургаса как промежу­точной базы для флота и десанта даже вопреки согласию (но без всякого вооруженного с нею столкновения). В этом отношении мы могли бы действовать лишь в согласии с нашими союзниками».С.Д. Сазонову ставилась задача в кратчайшие сроки выяснить точки зрения союзных правительств на данный вопрос.

Как и следовало ожидать, Э. Грэй считал, что занятие Бургаса без согласия Болгарии было бы, особенно после 18 марта, серьезной политической ошибкой, которая может привести к гибельным последствиям, и поручил Д. Бьюкенену повторить Сазонову возражения английского правительства против такой операции в письменной форме.

Ставка пошла на попятную, и 28 марта Бьюкенен мог сообщить Грэю, что великий князь раз­деляет английские возражения политического характера против занятия Бургаса без согласия Болгарии.

Ни в России, ни в Англии не отдавали себе отчета в значе­нии для Болгарии событий этих недель – сначала успеха, а затем неудачи Дарданелльской операции. Русская контрразведка сообщала об одном любопытном документе от 27 марта, в котором болгар­ское правительство решило не оказывать Антанте, а осо­бенно России, даже той помощи, которую Греция оказывает Франции и Англии. Ни в России, ни в Англии и тогда не поняли, что весы болгарской политики склонялись на сторону Тройственного союза. В Англии в это время усиливалось убеждение, что Дарданелльская операция после 18 марта обречена без содействия болгар на неудачу.

3 апреля британский военный агент объяснял трем дипломатическим представителям Антанты в Афинах, что из всех планов высадка десанта в находившемся в руках болгар Дедеагаче наиболее перспективна и по­зволит избежать десанта на укрепленном турками Галлиполийском полуострове. Болгарский нейтралитет было решено сохранять, о чем Грэй сообщал Бьюкенену 9 апреля.

Таким образом, вопрос о занятии двух болгарских портов – Бургаса и Дедегача – связывался с доброй волей болгарского правительства. И это несмотря на то, что Николай II в резолюции на телеграмме от 14 апреля констатировал, что Бур­гас нужен как последний этап на пути к Босфору.

В целом русская политика по отношению как к гре­кам, так и к болгарам в марте‑апреле 1915 года стремилась, максимально использовав потенциал Балканских стран, спасти Константинополь и Проливы от захвата их ближайшими балканскими соседями, являвшимися орудиями в руках Англии, стремившейся создать объективные условия, которые привели бы к интернационализации района Проливов.

Дальнейшая борьба за балканских союзников находилась под влиянием двух крупных стратегических событий: неудачи англо‑французской попытки овладеть Галлиполийским полуостро­вом в апреле‑мае 1915 года и успешных действий германо‑австрийских войск в Галиции и Прибалтике.

Горлицкий прорыв отбросил русские войска до реки Сан, приведя в дальнейшем к оставлению ими Северной Венгрии (к 6‑9 мая), а 11 мая началось русское отступление из Галиции. 3 июня пал Перемышль, а 9 июня – Львов. 27 апреля началось германское наступление в Курляндии.

После неудачи апрельской десантной операции в Галлиполи, 14 мая в Лондоне наступил острый правительственный кризис, приведший через неделю к коренной реорганизации кабинета Асквита, причем Черчилль, на которого возлагалась главная ответственность за Дарданелльскую операцию, лишился должности первого лорда Адмиралтейства.

Все это произвело в рядах колеблющихся нейтральных держав большое впечатле­ние, что было на руку тем общественно‑политическим кругам в Греции и Болгарии, которые склонялись на сторону Германского блока.

Момент во всех смыслах был упущен, но прекратить Дарданелльскую операцию в Англии сочли невозможным: это подорвало бы престиж союзников как на Ближнем Востоке, так и среди мусульманского мира. С учетом того что вопрос об усилении десантного корпуса иными воинскими контингентами приобретал первостепенное значение, вновь возрастала важность участия в этом деле Болгарии, так как на Россию в сложившихся условиях не приходилось рассчитывать, а участие греческих войск могло повлечь за со­бой опасность перехода Болгарии на сторону противника.

В то же время было крайне нежелательным оттолкнуть Грецию, несмотря на подозрения в германофильстве короля Констан­тина и на сведения о стараниях греческого Генерального штаба убедить сербов в необходимости подготовиться к совместному наступлению на Болгарию, как только последняя при­ступит к мобилизации. Учитывая, что это грозило нежелательными последствиями, Сазонов охотно согласился на предложение Грэя довести до сведения греческого кабинета об отрицательном отношении двух держав ко всякому выступлению греческого правительства, способному вызвать трения с Болгарией.

Ответ греков 5 мая был, как обычно, уклон­чив: в нем указывалось, что Греции, прежде чем принять решение, необхо­димо удостовериться, что неприкосновенность ее территории будет уважаться как во время войны, так и в будущем мирном договоре, а размер территориальных приобретений в Малой Азии после окончания войны будет приблизительно со­ответствовать тому, на что рассчитывал в свое время Венизелос.

Король Константин поручил 10 мая принцу Георгию добиться свидания с президентом Франции Пуанкаре и полу­чить от него необходимые для Греции точные заверения и гарантии. Не добившись вразумительного ответа, 13 мая Греция объявила державам Антанты, что вынуждена отказаться от вступления в войну, но сохранит дружественный нейтралитет.

После высадки союзников в Галлиполи 27 апреля по инициативе Болгарии в лице ее посланника в Лондоне начались переговоры с Антантой. 4 мая состоялся разговор между бри­танским военным атташе в Софии и военным министром Болгарии. Последний считал, что чтобы вызвать у народа Болгарии энтузиазм после тяжелых жертв и разочарований, причиненных последними войнами, необходимо предоставить нации перспективный объект борьбы. Если грядет новая война во Фракии, нация должна полу­чить гарантии окончательного решения македонского вопроса. Отсюда вытекало требование га­рантии союзными державами линии Энос‑Мидия во Фракии, линии 1912 года в Маке­донии и части Добруджи.

Союзные державы вновь столкнулись с неизменными требованиями болгарского правительства и общественного мнения, неустранимость которых Сазонов признал еще в начале августа 1914 года.

Грэй на запрос болгарского послан­ника в Лондоне относительно судьбы спорной зоны в Македонии ответил уклончиво: он подлежит совместному обсуждению союзных держав, так же как и вопрос о гарантиях Болгарии от нападения со стороны Греции и Румынии. Более того, англичане мотивировали невозможность дать такие гарантии тем, что… русские войска отступают в Галиции.

19 мая Грэй передал Сазонову полученную из Софии телеграмму, настаивающую на направлении Болгарии окончательного варианта предложения о сотрудничестве следующего содержания: «В обмен на сотрудни­чество Болгарии против Турции союзные державы соглашаются на немед­ленную оккупацию и владение Болгарией Фракии до линии Энос‑Мидия. Союзные державы гарантируют Болгарии по окончании войны часть Македо­нии между нынешними границами Греции и Болгарии и линией Эгри‑Паланка‑Сопот‑Охрида, включая город Эгри‑Паланка». В тот же день С.Д. Сазонов принял эту программу действий.

Но переговоры союзников с Болгарией стали известны в Сербии и Греции.

Руководство Сербии 28 мая известило посланников Антанты об отрицательном отношении к их предложениям относительно уступок македон­ских территорий Сербии ради привлечения Болгарии к войне против Тройственного союза.

Греческое правительство пошло еще дальше, заявив держа­вам Антанты торжественный протест – об ограблении, из­увечении страны и оскорбле­нии прав греков.

В таких условиях неудивительно, что выступление представителей Антанты в Софии 29 мая было безрезультатным.

После встречи английских и французских министров, состоявшейся в первых числах июля в Кале, союзники пришли к выводу, что больше шансов заставить вступить в войну Румынию, чем Болгарию. Скептицизм по отношению к Болгарии летом 1915 года заметно усилился, прежде всего из‑за демарша Сербии и Греции.

Затягивание военных действий у Дарданелл и маловероятный позитивный исход переговоров с Болгарией придали большую цену выступлению Греции, тем более в условиях возвращения Венизелоса во власть.

Но вскоре по неизвестным причинам вновь произошел поворот в сторону Болгарии. Была попытка воздействия на Болгарию путем предложения ей за немедленное объявление войны Турции следующих территорий: 1) части «бесспорной» зоны Македонии (вопрос об остальной части этой зоны, а также о «спорной» зоне должен был решаться при заключении мира); 2) Фракии до линии Энос‑Мидия; 3) Сереса. Британское правительство предлагало рас­смотреть и вопрос о Кавале, но при условии отказа Болгарии от Салоник, Кастории и Водены.

Этот бесконечный торг вызывал все больше недоверия в Петрограде, кроме того, лидерство Англии в переговорном процессе с Болгарией и нажим, который она предлагала осуществить прежде всего на Сербию и лишь во вторую очередь на Грецию, действовали раздражающе на русские правящие круги. И тогда в личной телеграмме Георга V к Николаю II от 28 июля британский монарх настаивал на том, что немедленное сотрудничество Болгарии с Антантой имеет ключевое значение для обеспечения успеха операции в Дарданел­лах, и он очень надеется, что Николай найдет возможным согласиться на предложенные шаги и пошлет соответствующее письмо сербскому престолонаследнику. В ответной телеграмме от 30 июля Николай II признал необходимость участия Болгарии в Дарданелльской операции, но выразил сомнение в том, что его письмо принцу Александру «могло иметь какой‑либо результат». Не желая, чтобы на Россию возложили ответственность за уступки, которые вызвали сопротивление Сербии, он захотел, чтобы одновременно с ним к сербам обратились сам Георг, король Италии Виктор‑Эммануил и Пуанкаре.

Тем не менее письмо в Сербию было отправлено с заметным запозданием, 10 августа 1915 года, и не на имя принца Александра, а на имя короля Петра сербского.

Начались длительные переговоры с Сербией.

Очередная попытка союзных десантных сил овладеть Галлиполийским полуостровом, начатая 6 августа, привела к новому поражению. Чрезвычайно кровопролитные бои 6‑10 августа, 15‑16 августа и 21 августа фактически решили судьбу Дарданелльской операции.

6 сентября в Плессе был заключен союзный договор Болгарии с Германией и Австрией, а 15 сентября, когда вопрос уже был окончательно и бесповоротно решен, Антанта сделала еще одну, нелепую в данных условиях, попытку привлечь Болгарию на свою сторону.

21 сен­тября была объявлена мобилизация Болгарии, а 4 октября последовало вступление Болгарии в войну на стороне Германии, Ав­стрии и Турции.

Еще до этого произошло и крушение последних надежд Антанты на выступление Греции, несмотря на то что 3 августа Э. Венизелос вновь возглавил греческое правительство. Отношение его к уступкам в пользу Болгарии было таким же враждебным, как и сербов. Получив известие об условном согласии сербской стороны на уступки, на которых настояла Антанта, Венизелос 31 августа опротестовал решение Сербии как противоречащее самому смыслу греко‑сербского союза – территориальному равновесию на Балканском полуострове и взаимной гарантии владений.

Но позиция Болгарии и сведения о концентрации германо‑австрийских войск на северной гра­нице Сербии предвещали предстоящий удар по Балканскому полуострову. Взволнованные этой перспективой и, в частности тем, что при таких усло­виях союзникам придется оставить Галлиполи, представители Антанты в Афинах вновь зондировали почву относительно позиции Греции. Выяс­нилось, что для отказа Греции от нейтралитета потребовалось бы создание оборонительного союза Румынии, Греции и Сербии против Болгарии.

В итоге союзники начали высадку своих войск в Салониках, а на следующий день, 2 октября, в Греции наступил новый правитель­ственный кризис, и Венизелос подал в отставку. Новый кабинет известил державы Антанты, что Греция остается нейтральной.

Таким образом, раскачивание союзниками балканского маятника Греция‑Болгария принесло лишь потерю драгоценного времени и дискредитацию держав Антанты в регионе. Взаимные претензии и противоречия Греции и Болгарии не были непреодолимыми: не хватило дальновидности и политической воли, чтобы их преодолеть, отсутствовала и согласованность усилий союзников по Антанте.

Стратегически вступление в борьбу с Турцией любого из пары балканских государств Греция‑Болгария оказывалось ключом, открывавшим Проливы. При определенном политическом мастерстве оба этих государства могли вступить в войну в нужном месте и в нужный момент, но близорукие политики Антанты не смогли склонить ни одно из них на свою сторону. Более того, Болгария встала на сторону Тройственного союза, что способствовало разгрому Сербии и Черногории, значительно затруднив проведение Дарданелльской операции и способствуя ее скорейшему и бесславному окончанию.