Греческий ключ к Проливам

Турки во время боев у Дарданелл. Фото 1915 года. Федеральный архив Германии

Дарданелльская операция (19.02.1915 – 09.01.1916) была тесно связана с греческим вопросом. Греки в значительной степени подтолкнули британское командование в сторону организации операции, предоставили англо‑французским военно‑морским и сухопутным силам островную инфраструктуру во время ее реализации. Позиция Болгарии значительно повлияла на сроки и параметры осуществления операции. Разумеется, союзники желали привлечь оба этих государства на сторону Антанты. Но без урегулирования вытекающего из итогов Балканских войн болгаро‑сербско‑греческого конфликта это было маловероятно. Попытки его преодолеть предпринимались дипломатами Антанты в преддверии и в ходе Дарданелльской операции.

В период подготовки операции министр иностранных дел Великобритании Э. Грей 23 января 1915 года предложил Греции за активную помощь союзной с Антантой Сербии «весьма важные территориальные приобретения в Малой Азии», заверив Болгарию, что, если притязания Сербии и Греции будут удовлетво­рены в «других местах», болгары получат «удовлетворительные» компенсации в Македонии.

Премьер‑министр Греции Э. Венизелос, назвав эти предложения нелепыми, в двух меморандумах королю Константину – от 24 и 30 января 1915 года – настаивал на немедленном вступлении Греции в войну: ради идеалов создания неовизантийской империи с Константинополем в качестве столицы. Константинополь был камнем преткновения для держав Антанты – вопрос о его судьбе интересовал и Англию, и Францию, и Россию, и Грецию.

Дипломатия У. Черчилля и Д. Ллойд Джорджа даже во время войны была направлена против своих союзников по Антанте – России (прямо) и Франции (косвенно), но острый конфликт между союзниками был чреват победой Германии, и его до поры до времени британцы старались избегать, используя в качестве разменной монеты интересы Балканских государств.

По сути, это был конфликт между западными державами и Россией – закономерный и неизбежный, впервые во время Первой мировой войны отчетливо проявившийся при решении вопроса о судьбе Оттоманской империи, суть которого заключалась в следующем: произойдет ли «интернационализация» Константинополя и проливов или они перейдут (вместе со сконцентрированными в этом регионе экономическими, военными и политическими интересами Англии и Франции) под власть России.

Наряду с конфликтом Англии и Франции с Россией присутствовал и конфликт Англии с Францией, ярко проявившийся после победы «западных демократий» над «германским милитаризмом» – он был отголоском десятилетий предшествующей конкуренции между этими странами в Европе и мире.

Необходимо отметить, что если дипломаты Франции на Балканах (в большей степени) и в Константинополе (в меньшей степени) достаточно давно привыкли ориентироваться на рус­скую политику, то для английских дипломатов сам факт русско‑англий­ского сближения был очень непривычным и побуждал их к сохранению собственных, как правило, антирусских контактов с полити­ческими кругами балканских государств.

Удельный вес держав Антанты в разных балканских государствах был далеко не одина­ков. Из трех традиционных держав – покровительниц Греции: Англии, Франции и России – две первые хотя объективно и сыграли меньшую роль, чем Рос­сия, в достижении Грецией независимости, но по причинам географическим, экономическим и иным имели в Греции доминирующее положение, что сыграло не последнюю роль в истории Ближнего Востока эпохи Первой мировой войны. В Сербии Англия была очень мало заинтересована, в то время как Франция интересовалась Сербией только с точки зрения займов и заказов французского вооружения. Болгария же еще с 80–90‑х годов XIX века была ареной борьбы не только русского и австрийского, но и русского и английского влияния – этой балканской стране, по мнению политиков Европы, отводилась ведущая роль на полуострове.

Таким образом, традиционная разнородность – если не враждебность – английской и русской политики проявилась именно в Болгарии и Греции, тем более что Сербия уже участвовала в войне. И это было крайне некстати в преддверии такой судьбоносной операции, как Дарданелльская.

Обе державы понимали значение балканского театра военных действий. Обе считали наиболее желательным восстановление Балканского союза, направленного, с точки зрения России, прежде всего против Австрии, а с точки зрения Англии, не только против Германии и Австрии, но и против Турции (а в перспективе и против России).

Но, конкурируя между собой, союзники утратили, в частности в Болгарии, заметную долю своего влия­ния и находились в этой стране в менее благоприятных условиях, чем Гер­мания и Австрия.

Другим моментом, предопределявшим глухую борьбу России и Англии (в которой Франция принимала участие на стороне Англии), был вопрос о Константино­поле и судьбе Оттоманской империи.

Францию Константинополь интересовал больше, чем вопрос о Проливах. Ее интересовала не столько проблема Проливов в узком смысле, то есть право России беспрепятственно проводить через Проливы свои суда, сколько вопрос о защите Константинополя (где имелись значительные французские интересы) как от русского, так и от английского засилья.

Англия напротив, могла отнестись более равнодушно к Константинополю, чем к проливам – хотя вопрос о Проливах не принадлежал к числу первостепенно затрагивающих ее интересы, но это не означало, что она как владычица морей и колониальный доминион того времени была готова созерцать воцарение в Проливах России, получавшей возможность свободного выхода ее флота из Черного моря.

По мнению англичан, на роль враждебного России «привратника Черного моря» вместо разлагающейся Турции больше всего годились болгары – наиболее крепкая, энергичная и жизнеспособная нация Балканского полуострова.

Но несдержанная политика правительства царя Фердинанда Болгарского возложила на Болгарию ответственность за межсоюзническую II Балканскую войну и этим рассредоточила внимание английских политиков между Грецией и Болгарией – тем более что Греция была и морской державой восточного Средиземноморья, особенно полезной в период проведения Дарданелльской операции.

Поэтому Греция, имевшая флот и мечтавшая о захвате Галлиполийского полуострова, и Болгария, имевшая самую сильную армию на Балканах, были желанными союзниками Антанты.

Русская дипломатия считала, что содействие Болгарии, причем независимо от исхода войны, может быть обеспечено передачей этому государству македонских территорий Иштиба и Кочан (до Вардара), а в случае победоносной войны Болгария получает так называемую спорную территорию, предусматривавшуюся второй статьей тайного приложения Сербо‑болгарского договора от 29 февраля 1912 года – от вершины Голема, севернее Кривой Паланки, до Охридского озера (с вклю­чением Струги).

Сербия должна была гарантировать эти положения. Но греки и сербы воспротивились территориальным уступкам Болгарии. Еще 1 сентября 1914 года премьер‑министр Сербии Н. Пашич категорически отказался от каких‑либо уступок до тех пор, пока державы Антанты не гарантируют Сербии «сербско‑хорватских земель с прилегающим к ним побережьем», что на данной стадии войны было явно невозможно – как исходя из сложившейся обстановки на фронтах, так и вследствие опасности оттолкнуть Италию от Антанты предоставле­нием Сербии Фиуме и Далмации.

Британский МИД считал, что державы Антанты должны ограничиться лишь указанием на желательность компенсаций в пользу Болгарии, предоставив Балканским государствам самим взаимными переговорами определить их размер. Очевидно, что рассчитывать на добровольные уступки со стороны Сербии было невозможно. По отношению к Греции Э. Грэй заявил о гарантиях против нападения на нее Болгарии, не отдавая себе отчета в том, что успокоенное подобными заверениями греческое правительство тем более не хотело идти на уступки Болгарии.

Таким образом, по мнению С.Д. Сазонова, Англия была в зна­чительной степени ответственна за такой исход переговоров – «имея войну против Германии и Австрии, мы не можем не стремиться избегнуть столкновения с Турцией и Болгарией из‑за безрассудства Греции, опирающейся на попустительство англичан».

Такая ситуация сложилась в преддверии штурма Проливов – союзники не смогли даже дипломатически подготовить эту операцию.

О том, как виделась политическая коньюктура в случае начала штурма Дарданелл, свидетельствуют четыре соображения У. Черчилля, которые были им приняты в расчет при подготовке операции:

1) появление английского флота перед Константинополем должно было вызвать восстание греческого и армянского населения Турции и движение среди самих мусуль­ман против младотурецкого правительства;

2) начинается «неминуемое» движение болгар на Адрианополь;

3) Россия сочла бы себя вынужденной, как бы ни была тяжела обстановка на австро‑германском фронте, принять участие в водворении креста над храмом Святой Софии, то есть помогла бы Англии довершить дело захвата Проливов и Константинополя (в то же время не имея достаточных сил, чтобы самой занять здесь доминирующее положение);

4) в случае падения турецких фортов в Дарданеллах Греция присоединяется к Антанте, передавая свои вооруженные силы в распоряжение англичан.

Конечно, в значительной степени это был не политический расчет, а мечты британской политики об идеальном развитии ситуации.

Последняя посылка содержит в себе ключ к пониманию сути Дарданелльской операции в ее ранней фазе. Найденные Г. Китченером после закрытия александреттской темы «свободные» войска, используемые в качестве десанта, должны были оказать «нравствен­ное воздействие» на Грецию и вовлечь ее в операцию.

Именно приобретение такого выгодного геополитического союзника, как Греция, было важнейшей целью операции‑демонстрации у Дарданелл для англичан.

Таким образом, первоначально суть Дарданелльской операции состояла в овладении Грецией при поддержке Англии Проливами и Константинополем (с интернационализацией последнего), в то время как Англия, осуществляя демонстрацию и поддерживая греков в Проливах, получала контроль над нефтяными районами Ближнего Востока (александреттская операция).

Таким образом, Дарданелльская операция фактически проводилась против России – точнее, против установления ее владычества в Проливах. Этим объясняется и внезапный перелом в настроении Э. Венизелоса, когда он уже 24 января 1915 года страстно доказывал королю, что Греции следует немедленно принять участие в войне и не только отказаться ради привлечения к делу Болгарии от противодействия сербским уступкам в Македонии, но и самой добровольно отказаться от Кавалы. Его мемо­рандум, представленный королю 30 января, был посвящен территориальным приобретениям в Малой Азии и надежде, что территория Греции в перспективе будет удвоена.

В то же время С.Д. Сазонов сообщил англичанам, что Россия не будет препятствовать оккупации Галлиполи Грецией, но при условии, что французское и британское правительства примут меры к тому, чтобы Греция не противодействовала русской политике и русским интересам в вопросе о Про­ливах. Русская оговорка, поддержанная Францией, весьма разо­чаровала греческое правительство.

Высадка в бухте Анзак. Фото с сайта www.iwm.org.uk

О значении Балканского полуострова для дела Антанты говорят следующие мысли, изложенные на заседании британского Военного совета 26 февраля 1915 года с рассмотрением роли основных театров военных действий, сложившихся к этому моменту.

1. Россия. Не следует ожидать, что Россия в течение предстоящих месяцев сможет с успехом вторгнуться в Германию. Однако можно рассчитывать на то, что она свяжет и задержит весьма значительные германские силы на своем фронте. Нет оснований предполагать, что Германия сможет в какой‑либо срок перебросить на запад около 1 млн бойцов, нужных ей против России.

2. Англо‑французские позиции на Французском фронте весьма сильны и не могут быть подвергнуты обходному движению. Союзные позиции и силы во Франции несравненно более значительны, чем в начале войны. Поэтому союзники должны при­ветствовать всякое германское наступление самого крупного масштаба. Шансы отражения его будут благоприятными – но даже если бы потребовалось отступление на другие позиции, более крупные потери германцев, чем у союзников, представляли бы хорошую компенсацию. Причем на этот результат не могли бы оказать решительного влияния четыре или пять британских дивизий.

3. Единственным пунктом, где возможно захватить и сохранить инициативу, является Балканский полуостров. При условии соответствующего взаимодействия сухопутных и морских сил и при имеющихся силах присутствует уверенность, что удастся захватить Константинополь в конце марта 1915 года и уничтожить турецкие силы в Европе (за исключением находящихся в Адрианополе). Этот удар может быть нанесен раньше, чем решится судьба Сербии. Его успех мог бы иметь решающее влияние на обстановку на Балканах. Он мог бы уничтожить Турцию как военную силу.

Союзники также отмечали, что необходимые для операции войска могут быть сконцентрированы у Булаирского перешейка (на Галлиполийском полуострове) к 21 марта 1915 года, если морская операция не приведет к успеху, они могут быть использованы на Галлиполийском полуострове и для обеспечения продвижения флота. Как только Дарданеллы будут открыты, эти войска смогут: а) оперировать у Константинополя; б) если Болгария выступит на стороне Антанты и решит занять территорию до линии Энос‑Мидия, они смогут пройти через Болгарию на помощь Сербии; в) если Болгария сохранит дружественный нейтралитет, но Греция вступит в войну, они смогут продвинуться через Салоники на помощь Сербии.

Причем на этом этапе Э. Венизелос, опасавшийся что Англия найдет необходимую ей точку опоры для реализации Дарданелльской операции в Болгарии, 1 марта предложил отправить к Дарданеллам три греческие дивизии.

После очередных англо‑греческих переговоров, британцы, заинтересованные в поддержке греками (после русского демарша потерявшими интерес к операции) своего флота, предложили им в качестве возможного варианта определения будущей судьбы Константинополя «принцип интернационализации».

Фактически речь шла об «интернационализации» целого государства, контролируемого державами‑победительницами. Грекам делался прозрачный намек на возможность появления греческого принца в роли верховного комиссара в «интернационализированном» Константинополе.

Но 2 марта 1915 года ушатом холодной воды на головы греков стала фраза С.Д. Сазонова, что «ни при каких условиях мы не можем допустить участие греческих войск во вступлении союзных войск в Константинополь».

Э. Грэй обратил внимание русского коллеги на важность форсирования Дарданелл для воздействия на все Балканские государства и заметил, что Адми­ралтейство по техническим соображениям придает большое значение грече­скому флоту, заявив при этом, что «препятствовать Греции означало бы сильно замедлять события».

5 марта состоялось очередное заседание греческого совета, на котором размер греческого десантного отряда был снижен с трех до одной дивизии. Также было отмечено, что планов на Константинополь Греция не имеет и греческие войска, вступившие в Оттоманскую столицу, ее покинут, ограничившись посещением храма Святой Софии.

В итоге С.Д. Сазонов 6 марта заявил британскому послу в России Д. Бьюкенену о позиции императора: он ни при каких обстоя­тельствах не даст своего согласия на какие‑либо морские или сухопутные операции вооруженных сил Греции в районе проливов.

Россия соглашалась допустить проведение греками военных операций в районе Смирны, но это согласие сопровождалось четырьмя достаточно тяжелыми для Греции условиями: 1) чтобы Греция сама предложила свою помощь в Дарданелльской операции, а не была приглашена Антантой; 2) каковы бы ни были результаты операции в Про­ливах, Греция не получит никаких территориальных компенсаций ни в южной Фракии, ни вблизи проливов; 3) военные действия греческой армии должны быть ограничены теми местностями, которые будут установлены союзным командованием; 4) греческая армия ни при каких обстоятель­ствах не должна вступить в Константинополь.

Король Греции отказался одобрить инициативы Э. Венизелоса, отправив его в отставку.

С.Д. Сазонов 7 марта через посла передал греческому правительству информацию, что Россия не может допустить, чтобы судьба Константинополя и Проливов была решена иначе, как «в полном соответствии с жизненными стремлениями русского народа», а Греция за участие в войне с Турцией будет «широко вознаграждена в Малой Азии, но отнюдь не в области, безраздельное господство над которой необхо­димо для обеспечения нашего права на выход к свободному морю».

Новое греческое прави­тельство окутало свою внешнюю политику полуобещаниями, обусловленными заботой как о неприкосновенности греческой территории, так и о защите прав эллинизма, сохранив при этом враждебное отношение к русским притязаниям на Константинополь.

Таким образом, мы видим, что Россия сделала все, чтобы не допустить участия братской православной Греции в Дарданелльской операции, что значительно повлияло как на характер, так и на ход штурма Проливов. Камнем преткновения стал Константинополь, на который, кстати говоря, греки имели большие права, чем любой из участников операции.

Более того, в течение Дарданелльской операции Россия бдительно следила за судьбой островов, расположенных у западного входа в Дарданеллы. Занятие Лемноса англичанами дало грекам остров с прекрасной Мудросской бухтой, но попытка греков объявить об аннексии Имброса и Тенедоса, а также Кастеллорицо и Северного Эпира потерпела неудачу.

После того как выяснились последствия неудачи морского штурма Дарданелл 18 марта, английское правительство вновь вернулось к мысли об участии Греции в операции и осуществило давление на С.Д. Сазонова, чтобы заставить его отка­заться от непримиримой позиции, занятой им в начале марта.

И русский МИД пошел навстречу пожеланиям союзников. Русская сторона подтвердила возможность территориальных приобретений Греции в районе Смирны, и грече­ский кабинет министров указал на два альтернативных предварительных условия для отказа Греции от нейтралитета: либо присоединение Болгарии к Антанте, либо формальное обязательство держав, гарантирующее Греции неприкосновенность ее континентальной и островной территории, включая Северный Эпир.

Таким образом Греция вступала в антигерманскую коалицию, что исключало возможность каких‑либо территориальных уступок за счет ее территории Болгарии – если только она сама не была бы инициатором этого. Наряду с Северным Эпиром Греция приобретала и желаемые ею острова.

В дальнейшем в содержание этого акта были включены: 1) территориальные уступки, которые будут сде­ланы Греции в Малой Азии; 2) территориальные и другие компенсации, которые державы предоставляют Греции для охраны прав и интересов эллинизма; 3) финансовые льготы и льготы в сфере военного снабжения.

За такой договор Греция соглашалась открыть военные действия против Турции, целью которых было уничтожение Оттоманской империи, и взаимодействовать с союзными войсками на суше и на море. Было уточнено, что в случае, если Болгария будет оставаться нейтральной, сфера действий греческой армии не будет вынесена за пределы европейской Турции.

Вспомнили греки и о Константинополе. Так, принц Георгий, прибывший из Парижа, заявил, что приложит все усилия, чтобы восторжествовала идея интернационализации Константинополя, и намекнул на желательность вступления греческих войск в турецкую столицу. Этим дело не ограничилось – британский посланник в Греции известил Э. Грэя, что в число условий греческого участия в войне входят интернационализация Константинополя, вступление короля во главе греческих войск в Константинополь, а также уступка Кипра.

Очевидно, что в данном случае присутствовал коварный расчет французского прави­тельства, отстаивавшего первостепенное значение боевых действий против Германии и неохотно решившегося принять серьезное участие в Дарданелльской операции, не допустить чрезмерного укрепления Англии на Ближнем Востоке. Демарш с участием принца Георгия был рассчитан на то, чтобы парализовать дальнейшее расширение Дарданелльской операции. Соответственно, под влиянием французов и были предложены нежелательные как для России (интерна­ционализация Константинополя) и для Англии (уступка Кипра) условия.

Наиболее опасной для англичан была не уступка Кипра, а усиление французского влияния на греческую политику, которое грозило смешать британские карты.

В свою очередь, желая стравить русских с французами и греками, Э. Грей сообщал своим русским коллегам, что греческий принц считает существенным, чтобы Константинополь был занят вооруженными силами Англии, Франции и Греции до того, как русские войска смогут вступить в него, так как он опасается: если русские войдут в город первыми, то не пустят туда дру­гих союзников.

Возбудив подозрения России против Греции, французская дипломатия признала свое дело сделанным и дезавуировала заявления принца Георгия. 19 апреля посол Франции в России М. Палеолог уведомил С.Д. Сазонова о том, что: 1) нецелесообразно гарантировать Греции на длительное время неприкосновенность ее территории, ибо это исключает возможность привлечь к участию в войне Болгарию, с которой в это время также велись переговоры; 2) невозможно объявить, что уничтожение Оттоманской империи является конечной целью войны, в которой Греция приняла бы участие; 3) невозможно допустить, чтобы Гре­ция сама определила как территорию, где может быть использована ее армия, так и условия начала военных действий.

Цель была достигнута: во время дележа шкуры неубитого медведя, благополучно играя на русско‑греческих противоречиях, англичане, с одной стороны, и французы, с другой, сделали все, чтобы Проливы и Константинополь не вернулись в православные руки.

С.Д. Сазонову оставалось, к удовольствию англо‑французских «партнеров», которые своими «уступками» приобретали новые права на «благодарность России», ломиться в открытые двери и взять на себя ответственность в отклонении греческой помощи – причем незадолго до тяжелых неудач русской армии на австро‑германском фронте.

20 апреля С.Д. Сазонов высказал убе­ждение, что не может быть и речи о переговорах между союзниками и Грецией. Великий князь Николай Николаевич также сообщил министру, что считает крайне желательным избежать совместного с греческими войсками вступления в Константинополь.

Грекам было заявлено, что судьба Константинополя «оконча­тельно решена союзниками», и никаких изменений в этом отношении быть не может, вступление в Константинополь греческого отряда, и тем более во главе с королем Константином, недопустимо, а уступка Греции Кипра нежелательна не только с точки зрения Англии, но и с точки зрения России, так как она «обеспечила бы Греции преобладающее положение в восточной части Средиземного моря (!)».